Не отпустил он её и на следующий день и на девятый день. Все хлопоты по проведению похорон взяла на себя Надя соседка и приехавшая из Барнаула дальняя родственница Виктора Тамара, которая так и осталась в Москве до поминок на девятый день и которую Маша пока поселила в квартире Виктора, чему та несказанно обрадовалась. Со второй однушки жильцы съехали, а новых желающих фирма ещё не успела прислать. Оказывается, это сама Маша дала Наде адрес Тамары, записанный в книжке мужа. Когда дала, зачем? Не помнит. Тамара, как она сказала, приехала от имени всех его родственников, которых осталось-то всего, раз-два и обчёлся. Но так, же быстро испарилась из Москвы, узнав, что Маша является законной женой и видно уже от Нади, что родственникам, тем более дальним, ничего здесь, в смысле наследства, не светит.
На сороковой день не пришли помянуть Виктора и Машины малочисленные родственники. Заранее по очереди позвонили сочувственно предупреждая.
– Машенька, мы тут подумали, что тебе и так тяжело. Чего ты в такую жару маяться будешь с готовкой и тому подобное. Давай мы каждый у себя, по-семейному соберёмся. Чего тебе из-за нас суетиться.
Маша согласилась по-семейному. Но она понимала, нет, она отлично знала, что это была обыкновенная уловка не терять время зря на поминки малознакомого человека. Ну и что, что он был мужем двоюродной сестры. Подумаешь, родственник. Время рыхлить грядки и обживать скучающую по хозяевам дачу. Сейчас день год кормит. Вовремя не посадишь, придётся на рынок бегать. Да дело ли покупать рыночное, когда своё можно иметь? Не дело. Так лучше на даче по-семейному рюмочку пропустить за упокой души хорошего человека, после со смыслом проведённого выходного на огороде.
Маша совсем не против по-семейному. И суета ей ни к чему. К ней она не привыкла. Да и видеть никого не хотелось, тем боле встречать родственников, которые давно уже стали жить, как и все вокруг обособленно и закрыто, а подвязывать под готовку поминального стола Надю, уже неудобно, хотя она и предлагала свою помощь. Душа рвалась выплакаться, да никак слёзы не выходили наружу. Что-то держало их. Как заржавелый фонтан, не пускающий воду из труб. Сама Маша, от неистраченных и застрявших в ней эмоций стала серой на лицо. Откуда-то злость в душе появилась. Она никак не могла понять на кого? То ли на Виктора зачем-то так ни с того ни с сего ушедшего. То ли на себя за то, что не может по-человечески со слезами проводить любимого человека в последний путь. Она слышала, хотя почему-то все её родственники товарищи с Витиной работы и дальняя родственница мужа Тамара думали, что Маша совсем ушла в себя и что она ничего не слышит, но она слышала, о чём они говорили за столом на девятый день. Она не прислушивалась, думая о муже. Как там его душе покойно, как было покойно ему с ней? Но краем уха всё же слышала, как Тамара сказала никому, ни на кого не глядя, просто сказала в никуда.
– Даже слезинки не проронила. Жена называется. Зато квартира однокомнатная теперь её. А мы хоть и дальние, но родственники. И дядьку жалко, – и опрокинув очередную рюмку, Тамара зарыдала в голос.
Тогда у Маши в голове промелькнуло:
– Умеет плакать. Слёзы, как из фонтана льются. А у меня никак не получается. Причём здесь квартира?
Услышав трель звонка, Мария подошла к входной двери. Пришла Надежда.
– На сорок дней никого не будет, – сказала Мария ей.
Надежда каждый день после работы заходит к ней, пытаясь расшевелить вдову и предлагая свою помощь. Но чаще просит Машу саму выйти на свежий воздух, например, сходить в магазин или с ней пройтись по парку.
– Ну и хорошо, что никого не будет. Давай с тобой после кладбища посидим, ты мне фотографии покажешь.
Надя надеялась, что посмотрев фотографии и что-то вспомнив в Машиной душе, вдруг перемкнёт и откроется секретный вентиль и из её глаз как из крана польются слёзы.
Так и решили. Вернувшись с кладбища Надя быстро накрыла на стол. Много ли надо двум уже не молодым одиноким женщинам. Надя разлила зелёный борщ, добавив в тарелки рубленую зелень, сметану и Маша впервые за эти сорок дней жадно накинулась на него, забыв предварительно выпить рюмку водки «за упокой». Надя молча смотрела с каким удовольствием соседка поглощала борщ и только после того как Маша смущённо глянув на неё отложила ложку в сторону сказала:
– Жить будешь, а теперь, давай выпьем «за упокой».
От выпитой водки Маша раскраснелась, даже сняла с себя чёрное из тяжёлого материала платье и накинула лёгкий домашний халат. Достала из шкафа небольшую картонную коробку с лежащими в ней открытками, письмами и фотографиями.