Киселеву знают все. Она как лейкопластырь, если привяжется, так ее и по кусочкам не отдерешь. Сама Арсеньева перед ней пасует.
Шеф выслушивает про Киселеву и повторяет свое: Гнецков стар, одинок, никогда в жизни за себя голоса не подаст, а местком словно и рад, что его не беспокоят…
«Ты на меня бочки не кати! — рычит трубка. — Еще разберемся, уж не оппонент ли твой этот самый доцент…»
Шеф кладет трубку. Берет из стаканчика карандаш, отточенный, как копье, и начинает заострять его до степени иголки.
Я смотрю на его спокойное лицо — и мне становится не по себе.
Опять звонок. Просят меня, кто просит — не важно…
«Славненькая моя, ну почему тебя не было у Любы, да там посмотреть было не на кого, я челюсть вывихнул, зевая, ни разу не танцевал…», — слушаю, угукаю, а сама думаю, что из этого устного реферата доходит до слуха шефа.
Наверно, ничего, — он сосредоточенно правит курсовые работы своих вечерников.
Мой собеседник никак не выговорится, чтоб отвязаться, я обещаю пойти с ним на концерт Бисера Кирова, кладу трубку, аккуратно, как будто она из хрусталя.
Шеф, не поднимая глаз, говорит кротко:
— Валентина Дмитриевна, не было бы вам удобнее неслужебные разговоры перенести на неслужебное время?
Да, да, мне будет удобнее! А тебе, сухарь несчастный, никто никогда не позвонит по неслужебным вопросам!
Звонок. Шеф держит трубку левой рукой, правой продолжает черкать в тетрадях. Непонятно, с кем, а говорит, примерно следующее: «Да, я помню». «Очень приятно, хотелось бы узнать, чем могу служить». «Может быть, я вам дам телефон Петра Семеновича?» «А все-таки по какому вопросу вы звоните?» «Проще было бы выяснить в канцелярии». «По вечерам? Читаю лекции». «Вряд ли это было бы удобно для вас». «Хорошо, надо будет подумать. А все-таки лучше посоветуйтесь с Петром Семеновичем…»
Шеф подает свои реплики с нарастающим недоумением. Глаза открываются все шире, брови подымаются все выше, очки — и те лезут на лоб. Положив трубку, сообщает растерянно:
— Никак не могу сообразить, что же ей было нужно… Знаете, Валентина Дмитриевна, Петр Семенович познакомил меня с девушкой. Говорит, хотела бы учиться на заочном. Я ей дал свои координаты, на случай, если понадобятся справки. Вот она позвонила — и не говорит, по какому вопросу, приглашаю на факультет — почему-то ей нужно именно вечером и именно со мной посоветоваться, поступать или нет…
…Все-таки есть у меня выдержка! Не валюсь под стол от хохота. Значит, нашлась такая, что прельстилась ходячим холодильником?
Хотя ведь с виду и он человек. Даже смотрится прилично. Надо его знать, как я. У меня он на ладошке — с утра до вечера.
…Вот именно — до вечера.
Слышны только реплики шефа, и какие! Многосерийный детектив!
«Да, да, прибыла». «Ну, что вы, настоящая красавица! По-моему, из Центральной Америки!» «Надеюсь завоевать ее доверие». «Прежние? Приняли настороженное.» «Думаю, примирятся». «А эта — вообще совершенство. Можно пересчитать все ребрышки». «Да, да, спасибо, обязательно!»
Вот и весь разговор, если не учитывать разных вежливостей.
Но хорош «ходячий холодильник», если к нему прибывают красавицы из Центральной Америки, а прежние вынуждены примириться! Да еще эти «ребрышки»!
Будет, будет у меня неслужебный разговор в неслужебное время! Есть о чем рассказать моей мудрой Аустре…
Аустра, подруженька, примчалась на другой же день.
Что она умеет — так это эффектно располагать себя в пространстве. Угол, где сидит Аустра, немедля приобретает вид центра комнаты. Сегодня она в своем ударном, огненно-струйном платье, веки тонированы под цвет бус.
Шеф, поздоровавшись, не подымает больше глаз — сегодня он анализирует уровень посещаемости лекций не по группам, а по лекторам, — вредная затея. Этак он доберется и до нашего многоуважаемого профессора Янецкого. Студенты жребий бросают, кому идти на его лекции, все равно ничего не поймешь. Знаний масса, а дикции нет, проборматывает себе под нос…
Аустра забросила ногу за ногу — коленкой чуть не достает подбородок. Ноги у нее эталонные, одевается — на полсезона вперед. Идет — парни шеи выкручивают: смотрят.
Только не мой шеф.
— Валентина Дмитриевна, если спросят, я в библиотеке…
Изобразить на бумаге междометие, которым проводила его Аустра, нет никакой возможности.
Потом она спрашивает:
— А ты не ослышалась — насчет красавиц?
Голову наотрез!
— Удивительно! Может, он автомобилист? Наш сосед свою «Волгу» «сударушкой» зовет.
— А ребрышки?
Аустра хлопает ресницами. Обходит вокруг стола шефа, разглядывая его почти идеальную пустоту — одни карандаши в стаканчике торчат, словно пучок стрел в колчане. Говорит неожиданно: