— Мы им просто не нужны. Потому-то и сосватали нас за Небесного Жениха… Монах прав! Лицемерие все это! Они делают вид, что служат Господу…
— Бог забыл о нас, Катарина. Мы — забытые невесты. И это в то время, когда весь мир готовится к свадебному торжеству!
— Нет, Эльза, нет! И мы будем на празднике, и мы!
Они отстранились друг от друга, и, пока Катарина собирала цветы, ее подруга перечислила поименно монахинь, попросивших родственников забрать их из обители.
— Только трем, только трем из двенадцати предложили близкие в случае ухода из монастыря любовь и кров! А мы, мы должны остаться… Но ведь Магдалена сказала: если наша родня откажет нам в помощи, мы обратимся к нему, к нему самому.
— К Лютеру?
— Да, к этому монаху, еретику, пророку, который так много знает о тайных страхах душ наших. Знает о постах и молитвах и о том, сколь мало это помогает. Ты слышишь меня? Мы все, все, кто не нужен, попросим Лютера о помощи. Мы осмелимся на это! Сестры говорят, у него немало друзей. И он нам поможет. Да он просто обязан нам помочь!..
Подруги стояли рядом, над их головами раскинулось вечернее небо.
— Там нет стен, — прошептала Эльза.
— Господи, помоги нам.
— Аминь.
***
Маленькая дверь в стене была не заперта. Монахини не знали, кто ее отомкнул. Катарина видела лишь тени и слышала шуршание платьев. Ничего не разглядеть, ничего толком не расслышать. Стояла самая темная ночь в году — ночь глубочайшего молчания, ночь перед Пасхой.
Вечером они погасили все свечи в церкви. Он умер, их Господь. Его плоть погибла на кресте, предсмертный крик улетел к небесам. Перед тем как потушить свечу, горевшую перед изображением Пресвятой Матери с мучеником Сыном на руках, Катарина еще раз глянула в лицо Марии. И вдруг поняла: будь у нее, Катарины, сын, ей бы пришлось страдать. В монастыре все же безопасней…
Когда сестры разошлись, она как бы случайно оказалась рядом с тетей Леной и пожала ей руку. Видеть ее лицо она не могла, да и не хотела.
Катарина и ее подруги ворочались на своих кроватях, никто не мог уснуть. Но вот, наконец, заухала сова. Как обычно и все же не так. Они принялись считать: раз, второй, третий. И снова: один, два, три… Теперь было ясно: их звали.
Нервная дрожь пробрала Катарину. От стены, вдоль которой крадучись шла девушка, тянуло холодом. В галерее она наткнулась на Веронику. Подталкивая друг друга, продвигались они вперед. Мимо них проскользнули в сад остальные беглянки. Рослая Магдалена фон Штаупитц тоже была здесь.
На выходе крепкая рука ухватила руку Катарины. Кто-то высоко ее поднял. Спиной она почувствовала жесткое дерево фургона, затем ощутила живое тепло сестер. Лошади тронулись. Звякнули украшения на упряжи. Сейчас проснется весь монастырь Мариентрон!
Лошади пошли рысью. Монахини, усталые, изнуренные великим постом, были чуть живы. Чей-то острый локоть впился Катарине в грудь. Она не осмеливалась шевельнуться. Холодная рука Эльзы лежала на ее руке. Все беглянки стали одним дрожащим телом, одним бьющимся сердцем.
Но вот копыта лошадей застучали по булыжнику. Это город Гримма. Его улицы первыми приняли беглых монахинь…
Магдалена начала читать молитву:
— Pater noster, qui es en caelis… Отче наш, иже еси на небесех…
И все беглянки — кто возвысив голос, кто тихо — присоединились к ней. Катарине казалось — повозка летит. Господь послал своих ангелов? На короткое время она задремала, прислонившись к плечу Авэ. А затем утренний свет проник сквозь щели фургона.
“Resurrexi, et adhuc tecum sum…“
— Навеки с тобой в воскресении моем… — прошептала Эльза. — Alleluja. Posuisti super me manum tuam…
— Аллилуйя. Ты возложил руку Свою на меня, — с торжеством в голосе откликнулась Катарина.
— Тсс,— прошипела Магдалена; она все еще беспокоилась за безопасность подруг. Но тут с передка фургона послышался веселый голос:
— Не бойтесь, сестрички, больше ничего не бойтесь. Солнце встает. Никто нас не преследует. Побег удался. Вы в безопасности!
Фургон остановился, тент откинули. Трое крепких мужчин — один седой и двое молодых — предстали перед женщинами.
Улыбки не сходили с круглых крестьянских лиц, глаза парней блестели от гордости за собственную смелость. Сестры начали вставать, потягиваясь, распрямляя затекшие руки и ноги. Перед ними раскинулась широкая, покрытая первой, робкой зеленью долина. Громадное ослепительное солнце поднималось за лесом, и лес горел, не сгорая. Затаив дыхание, любовались этим чудом монахини. Магдалена громким голосом принялась читать молитву из пасхальной мессы: «Господь и Бог наш, сегодня, через Сына Твоего единородного, победил ты смерть и открыл нам врата вечной жизни. Пребудь же с нами вовеки по обетованию Твоему через Сына Твоего, Господа нашего».
Монахини хором ей вторили.
Старый торговец стянул с головы кепку и молитвенно сложил руки. Молодые мужчины, неловко усмехаясь, растерянно топтались поодаль.
— Аминь! — крикнул один из них и нетерпеливо взмахнул кнутом.
— Впереди Торгау! Скоро вы увидите, как сверкают башни нашего города!
Покачиваясь, фургон тронулся. Монахини не стали опускать полог — они смотрели по сторонам. Как прекрасна земля Божия, лежащая перед ними! Преисполненные благодарности, не в силах унять восторг, они запели пасхальный псалом:
— Haec dies quam fecit dominus… День этот сотворен Господом, станем же радоваться и веселиться в день сей…
Торгау/Виттенберг 1523—1528
Когда фургон затрясся по ухабистым улицам Торгау, как раз зазвенели колокола. Чуть дыша, сидели монахини под пологом, который герр Коппе при приближении к Торгау опять опустил. Они слышали шум большого города и насмешливые восклицания, обращенные к их спасителю:
— Что, герр Леонард, и сегодня весь в трудах? Иль товар плохо расходится?
— Гляньте, гляньте, фургон-то полон, да и катит он прямиком к замку. У них там что — опять праздник?
Молодой Коппе так же насмешливо отвечал:
— Ну да, сони, у нас дорогой товар. Вы еще на своей соломе глаз не продрали, а мы уже Воскресение отпраздновали!
Катарина чуть-чуть откинула полог. В щель видны были чьи-то крепкие ноги в грубых башмаках и детские босые ножки. А вот и старуха, до такой степени согбенная, что чудилось, будто она ползет по земле. И еще — высокие тяжелые сапоги…
И тут она едва не выпала из фургона, настолько резко тот свернул вправо. Авэ и Маргарете слетели со своих мест и вскрикнули.
Лошади остановились.
Старый Коппе отбросил полог.
— Выходите, — крикнул он монахиням весело. — Это ваше убежище на первое время.
Монахини спрыгнули вниз и сбились в кучку, переступая с ноги на ногу и щурясь от внезапного яркого света. В один миг вокруг них сгрудилось столько зевак, что по узкой улочке уже нельзя было ни пройти, ни проехать. Впереди теснились ребятишки. Удивленно таращились они на незнакомок. Но и монахини с не меньшим изумлением вглядывались в детские личики.
— Мы и впрямь представляем собой любопытное зрелище, — промолвила Магдалена, — вуали помяты, чепцы съехали набок. Зайдем в дом, сестры!
Привыкшие повиноваться, монахини гуськом потянулись за ней по темному коридору большого дома — в помещении заманчиво пахло жареным мясом. Приветливая полная женщина вышла им навстречу. Но и на ее лице при виде девяти монашенок изобразилась растерянность.
— Мать, принеси им поесть да не смотри так, будто никогда в жизни не видела Христовой невесты! — крикнул Коппе со двора.
Хозяйка обняла ближнюю к ней монахиню — ею оказалась Вероника.
— До чего же вы худенькие, — запричитала фрау Коппе. — Вас, наверное, заставляли без конца поститься?
Одним движением руки она прогнала на кухню застывших на пороге служанок и провела монахинь в небольшую комнатку, где на выметенном полу лежали соломенные тюфяки.
— Другой комнаты нет, но вы и не задержитесь здесь надолго. Что, ни у кого из вас нет даже узелка с пожитками? О, Иисус и Мария! С чего же начать? — спросила хозяйка сама себя и тут же ответила: — Первым делом надо подкрепиться, — а затем затараторила: — По-моему, вы и говорить-то разучились. Да снимите же вуали! — и, пробормотав себе под нос: — Пожалуй, соседки отыщут несколько юбок для беглых монахинь, — опять обратилась к своим гостьям: — Да снимите же вуали или накиньте их на плечи, а то у вас слишком уж набожный вид. Ах, какие у вас остренькие носики… Надо бросить в суп еще парочку кур. Подумать только: этих молоденьких девочек заставляли голодать во имя святости небесной! Но здесь Лютер, ему лучше знать… — И, продолжая причитать, хозяйка с кряхтением протиснулась в дверь, а затем заспешила вниз по узкой лестнице.