— Откуда ты, девочка?
Прежде чем малышка смогла ответить, одетая в лохмотья женщина с грудным ребенком на руках протиснулась вперед.
— Пожалейте! — прошептала она и протянула Кэте спящее дитя.
— Кто вы? Откуда пришли?
— Подайте, милостивая фрау, подайте Христа ради! Все сгорело. Все убиты.
Кэте протянула руки, чтобы взять у матери младенца.
— Нет! Нет! Мое дитя!
Кэте в страхе отпрянула. Прижав одной рукой ребенка к груди, другой женщина принялась в исступлении молотить воздух. На шум начали сбегаться люди. Несколько мужчин встало между Катариной и беснующейся нищенкой. Толпа оттеснила Кэте к дверям церкви. Но и внутри здания Кэте продолжала слышать ругань мужчин и беспомощное всхлипывание несчастной матери. Громким голосом прочитал Бугенхаген первый стих проповеди.
После церковной службы Катарина бросилась на поиски нищенки. Сильный ветер швырял ей в лицо снежную крупу. Небо стало темным, почти черным. Вдруг, откуда ни возьмись, перед Кэте появилась девочка. Как глухонемая, поманила она молодую женщину за собой. Кэте поспешила за ней и на кладбище, у могильного камня, увидела сидящую прямо на снегу нищенку с младенцем.
— Пойдем со мной! — Катарина потрясла женщину за плечо, однако та не двинулась с места. Кэте оглянулась: нет ли поблизости тети Лены и Барбары Кранах — ведь они тоже разыскивали бедняжку, — но их не было.
— Пойдем же! — повторила Катарина и схватила женщину обеими руками. Тело безжизненно качнулось и упало на надгробный камень. Ребенок скатился из мертвых рук на снег, посиневшие детские губки улыбались…
Катарина схватила дрожащую девочку за руку и кинулась в монастырь. На кухне она умыла малышке лицо и дала ей горячего молока.
Тем же вечером она сидела возле письменного стола мужа. Горела свеча. Лютер уставился поверх раскрытых книг в темноту.
— Это дети крестьян, тех восьми тысяч, что были убиты княжескими ландскнехтами при Франкенхаузене. Они бродят по дорогам и мрут от голода и холода. Какая ужасная судьба!
— Малышка, кажется, глухонемая…
— Представь, что ей довелось пережить…
— Грета позаботится о ней.
— Да разве воспоминания вытравишь?
Лютер встал и загромыхал тяжелыми башмаками по комнате.
— Я не хотел, не хотел, чтобы они сбивались в отряды и грабили замки…
Кэте сидела тихо, прижав обе руки к животу.
— Ах, герр доктор, я так боюсь за наше нерожденное дитя. Если и ему придется голодать, я этого не вынесу…
***
«Любезная жена моя с благословения Божия родила мне сыночка, Ганса Лютера…»
Повивальная бабка склонилась над постелью роженицы.
— Ну и как, фрау доктор? Как самочувствие? Вы держались молодцом, хотя годы ваши и не самые молодые. Но мне пора. О мальчонке позаботятся, а вам надо бы отдохнуть.
Кэте дождалась, пока закроется дверь, и осторожно приподнялась.
— Тетя Лена!
Тишина.
— Тетя Лена!
Дверь отворилась, вошел Лютер и склонился над женой.
— Моя Кэте!
— Куда они дели ребенка?
— Они спорят, кому надлежит его держать на руках и укачивать.
— Пусть его принесут. Я хочу быть рядом со своим мальчиком.
— Тебе надо отдохнуть. Роды были тяжелые. Воистину Господь наказал вас, женщин, деторождением. Я очень боялся за тебя — ты так кричала, Кэте!
Черные локоны упали ему на лоб. Катарина легонько провела рукой по лицу мужа.
— Все это время я слышала твои шаги за стеной. Да, он почти разорвал меня, но теперь все позади. Принесите мне моего ребенка!
Кэте бессильно откинулась на подушки. Лютер легонько погладил жену по руке.
— Я скажу Грете, но сначала отдохни.
Он ушел. Кэте прислушалась. Дом был полон жизни. По лестницам бегали служанки, последние указания давала повитуха, Лютер громко звал Вольфа.
Наверное, они готовятся к крестинам. Быстро, как можно быстрее надо окрестить маленького Ганса, чтобы никто более не говорил об антихристе…
Бугенхаген придет, Йонас и Кранах. Кэте улыбнулась. Теперь все будет хорошо. Она попыталась прочесть молитву. И подумала: это сейчас самое большее, что я могу сделать для дитя.
И молодая мать заснула глубоким сном. Проснулась она уже вечером, в сумерках. В доме стояла тишина. Рядом с ее кроватью виднелся какой-то ящик. Она приподнялась на локте и заглянула в него.
Глаза и губы крепко сжаты. Жидкие черные волосики кудрявятся на лбу. Сын спит.
***
Тяжелыми шагами Кэте еще раз проходит по саду. Вечереет. Солнце уже скрылось за крышами замка. Животные в сараях укладываются спать. Вот только ведут они себя как-то непривычно беспокойно: в свинарнике громко топчутся свиньи, козы толкаются в загородке.
Горький дым стелется над городом, на улицах — безмолвие. Кэте прислоняется к стене дома. Ноги отказываются ее держать. Высоко в небе слышен гогот диких гусей, улетающих на юг. Так рано?
В доме стоит недобрая тишина. Кэте проходит на кухню. Грета моет горшки и убирает их в шкаф. Она работает одна. Наверху, в комнатах студентов, темно и пусто. Тетя Лена спускается по лестнице.
— Кэте, тебе надо взглянуть на малыша, он не хочет спать.
Маленький Ганс плачет, приникнув головкой к материнской груди, личико его пылает жаром. Она поднимает рубашонку, ощупывает животик, грудь и шею, затем — уже быстрее — плечи и попку. Кожа розовая и нежная, ни узлов, ни черных пятен. Здоров, здоров… Она прижимает сына к себе и смотрит на тетю Лену. Та кивает.
— Зубки, Кэте, зубки режутся, больше ничего…
На руках у матери кроха успокаивается. На маленьком лбу — испарина, капельки пота капают Катарине на руки. Ребенок засыпает.
Чуть позже Кэте сидит подле письменного стола Лютера. Перед ней — прялка, но руки молодой женщины безвольно лежат на коленях.
— Что с тобой, Кэте? Обленилась? Или уже достаточно пряжи в твоем шкафу? И все орехи расколоты? Безделье — матерь всех пороков, ленивая жена — наказание Господнее.
Лютер говорит и говорит. Это его способ прогонять тишину и страх.
— Вы и впрямь считаете, герр доктор, что нам следует остаться, в то время как все бегут?
— Где твоя надежда на Господа, Кэте?
Она вздыхает и кладет руку на свой большой живот.
— Наше дитя шевелится во мне, герр доктор.
— Значит, появится на свет здоровым.
— В доме чума…
— Кэте, Кэте…
Лютер гневно отшвыривает перо в сторону.
— Если хочешь — уезжай! Я останусь!
Он хлопает ладонью по Библии, лежащей перед ним на столе.
«Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится…»
Катарина плачет. Это только слова. Меж тем у ее маленького Ганса жар. А внизу, в каморке, — Эльза, новая служанка. У нее черные пятна и шишки на лице, руках — по всему телу. Она лежит и стонет. В полном одиночестве.
— И глухая Тереза мечется в бреду. А Эльзе все хуже…
— Так молись же за них и вместе с ними!
Лютер подлил масло в стоящий на столе светильник.
— Ты можешь уехать. Нет греха в бегстве от чумы. Возьми малыша и поезжай в Торгау. Тамошний курфюрст обещал нам кров и помощь, на его слово можешь положиться.
Кэте молча встает. Еще раз осматривает спящего сына. Он спокойно дышит.
В темноте она хочет спуститься в спальню. Внезапно со слабым писком из-под ее ног выскальзывает какая-то тень. Катарина вскрикивает и стремительно скатывается вниз по лестнице, в каморку Вольфа. Тот крепко спит. Она трясет слугу за плечо.
— Крысы! Наверху крысы! Вставай!
Ранним утром прерывается ее беспокойный сон. Лютер лежит рядом. Он стонет и молотит руками воздух. Она склоняется над ним.
— Мартин! Слышишь меня?
Ее голос успокаивает его, и он затихает. Но Катарина бодрствует: она слушает тишину.
— В этом нет греха, Кэте, — сонно бормочет муж.
Утром Грета приходит из кухни. Она бледна.
— Эльза умерла.
— Отнесите ее скорее в помещение для умерших от чумы! Сожгите ее вещи! И окурите все дымом!
Кэте тяжело дышит. Она видит, как Вольф с мешком на плечах проходит по двору. А к Терезе из города пришел врач; его зовут Августин. Глухонемая мычит, пытается что-то объяснить…