К тому времени, когда наконец приходит Лютер, в комнате уже сгустились сумерки. После обеда за столом разгорелся спор о смысле десяти заповедей, и он забыл обо всем… Теперь он нерешительно топчется в дверях.
Больная стонет.
Громким голосом Лютер обращается к ней:
— Тетя Лена, восход утренней звезды вы увидите уже в Царстве Божием! Что это будет за чудесное пробуждение!
Магдалена не отвечает.
Вновь отворяется дверь. В комнату входит молодая женщина в потертом бархатном платье.
— Сиятельнейшая княгиня требует к себе фрау Лютер!
Катарина всплескивает руками. Конечно! После обеда нужно было зайти к больной жене курфюрста! Пожилая женщина отказывается есть, если рядом нет Кэте.
— Эльза, останься с тетей Леной и позови меня, если…
Элизабет фон Бранденбург обращает свое костистое иссушенное лицо к Катарине. Рядом с постелью стоит нетронутая еда. Длинные, унизанные перстнями пальцы перебирают край покрывала. Из уголков рта стекает слюна, Кэте вытирает ее платком.
— Она не притронулась к еде, — жалуется служанка.
Кэте молча берет в руки ложку.
— Приподнимите ее! — приказывает она слугам. Княгиня позволяет приподнять себя. Безволие и безразличие написаны на ее лице. Кэте тихонько гладит ей руку.
— Ваше сиятельство, отведайте моего супчика!
Как малого ребенка, кормит она пожилую женщину с ложки, дает ей хлеба, подносит к губам кубок с вином. Затем приказывает принести теплую воду и моет больную. После чего возвращается к тете Лене.
Наступает ночь. Дом постепенно погружается в тишину. В саду и темнеющему у реки лесу кричат ночные птицы.
Тело больной то и дело сотрясают приступы кашля. Кэте держит тетю за руку, вытирает ей пот со лба и время от времени поит ее травяным настоем.
Перед самым рассветом обе женщины на короткое время засыпают.
Но вот петух торжественно возвестил о восходе солнца — Кэте испуганно вскакивает.
Тетя Лена лежит без движения. Она дышит тихо, но спокойно — кажется, боль отпустила ее. И вдруг, вздрогнув всем телом, вскакивает как подброшенная: опять началось удушье.
Агония длится долго. Катарина зовет на помощь, но ее не слышат. Наконец умирающая откидывается на подушки. Мало-помалу ее лицо принимает спокойное выражение, дыхание становится прерывистым, а затем и вовсе исчезает…
Кэте молча смотрит на освещенное солнцем лицо покойной, потом встает и закрывает ей глаза.
— Requiem aeternam dona eis… Дай же им вечный покой, Господи, и свет вечный да осияет их…
И в то время пока ее губы шептали слова старой полузабытой молитвы, привиделась Катарине такая картина: дверь, ведущая во внутренний сад монастыря Мариентрон, отворилась и из нее вышла монахиня в белом одеянии и протянула Кэте кувшин с целебным настоем для больного ребенка.
— Тетя Лена!
Слезы оставляют на платье покойной крохотные пятнышки.
Пробуждается Черный монастырь, возобновляется обычная жизнь дома. Кэте оправляет платье и надевает на голову чепец. Слышно, как кричат дети.
Немного погодя прибывает гонец. Катарина видит из окна, как к нему направляется муж. В руках у Лютера исписанный лист. Кэте медленно спускается во двор.
— Тетя Лена умерла.
Лютер читает. Поднимает голову и смотрит на жену.
— Она на небе, с Отцом нашим Небесным. Я хотел бы, чтобы и мы уже были там.
И вновь погружается в чтение.
Кэте возвращается в дом. И плачет на кухне вместе с детьми, пока не входит Лютер.
— Надо покормить гонца.
— Откуда он?
— От княгини фон Ангальт. Она хочет навестить мать.
— Нет, герр доктор, нет! — Голос Кэте становится высоким и резким.
— Она пишет, что прибудет с небольшой свитой. Кэте, мы не можем обидеть княгиню.
— Это просто невозможно, герр доктор. В монастыре нет ни одной свободной комнаты. Где мы поместим княгиню? Может, в конюшне? А ее людей отправим в свинарник? Прикажете выкинуть вон студентов или ваши книги, герр доктор? Из жалости к старой княгине, а также потому, что она осталась верна новому учению, я приняла ее и ухаживаю за ней, как за собственной матерью. А теперь прикажете кормить еще и свиту ее дочери?
Да они носы воротят от моей стряпни — господское брюхо, по их разумению, нуждается в лучшей пище, чем та, которую едим мы и наши дети. А теперь и еще высокородная дама собственной персоной! Нет, герр доктор, я этого не допущу!
Пауль и Маргарете с плачем цепляются за юбку матери. Мартин залезает под стол. Лютер беспомощно стоит посреди кухни, оглядывается.
— А где же тетя Лена?
Наступает тишина. Кэте закрыла лицо ладонями, ее плечи вздрагивают от рыданий.
Лютер скатывает бумагу в свиток.
— Я напишу, что мы не можем их принять. Хватить плакать, Кэте! Дай посыльному кружку пива. Да перестань же! Этот вой просто невыносим.
Он прогоняет детей из кухни, гладит жену по плечам и затем тяжело поднимается в свой кабинет.
— На церковном кладбище, рядом с рынком, нет покоя усопшим, — говорит Лютер. Там больше шума, чем в приемной дворца.
Тетю Лену похоронили на новом кладбище за воротами Элстертор, недалеко от Элизабет.
***
Несколько дней спустя Катарина, держа с маленькую Маргарете за руку, идет к свиному рынку. Домашний пес Телпель с лаем бежит рядом. Кэте задумалась и мало кого замечает. Неподалеку от церкви путь ей преграждает Барбара Кранах.
— Я вижу, фрау доктор, вы зазнались!
— Барбара!
Супруга богатого художника, ставшего к тому же бургомистром, как всегда, одета роскошно. Две служанки несут за ней корзины с товарами. Но на лице гордячки Барбары нет ни кровинки.
Кэте ставит корзину на землю и протягивает подруге руки.
— Как дела, Бабара?
Властным жестом Барбара отсылает служанок домой.
— С тех пор как пришли известия из Болоньи… — Она прижимает к лицу платок. — Я не могу больше спать, Кэте. Все тот же сон… Я вижу его лежащим на соломе в каком-то убогом жилище. Мой сын! А майстер… По ночам он бродит по дому и зовет: «Ганс! Ганс!» — как будто можно этим призывом вернуть сына к жизни. Он в ссоре с Богом…
Маргарете и Телпель носятся вокруг женщин. Девочка хохочет, собака заливается лаем.
— Не кричи, Марушель, — одергивает дочку Кэте.
— Он не сможет смириться с тем, что у него отняли первенца…
— Я не отпущу сыновей, пусть хоть все они на меня ополчатся.
Кэте крепко хватает расшалившуюся дочку за руку.
— Ты не сможешь их удержать.
Зазвонили полуденные колокола.
Доверху нагруженная телега гремит рядом с женщинами. Телпель чуть не попал под колеса.
Прикрываясь шумом, как щитом, женщины расходятся.
Добравшись до огорода у свиного рынка, Кэте первым делом направилась к пруду. Карпы стали жирными.
— Смотри! — радуется Марушель. Однако она говорит не о рыбе. В воде отражается ее смеющееся личико. Кэте склоняется над девочкой и крепко прижимает ее к себе. Мать и дочь нагибаются к воде.
За отражением ребенка появляется отражение стареющей женщины: сильное волевое лицо, меж бровей — складки, глубокая борозда на подбородке, большие темные глаза, высокие брови. Концы завязанного на голове платка торчат в стороны. Маленькие волны проходят через ее улыбку и теряются в отраженном небе.
***
Кэте сидит в отапливаемой комнате у окна. Сквозь толстые стекла на ее руки льется слабый свет. Марушель осторожно проводит пальчиком по стеклу.
— Хорошо-о-о! — тянет она.
— Да, — улыбается Кэте, — хорошо и — дорого. Твой отец скрепя сердце заплатил за стекло. Но теперь холодный ветер останется снаружи!
— И споет нам хороший год, — лепечет Марушель.
— Это называется Новый год, дитя мое. Но Рождество еще не скоро.
— Нет, скоро, мама! Грета сказала: скоро Рождество!
Кэте рассматривает порванную курточку Мартина. Через какой забор надо перелезть, чтобы так ее разодрать?
Снизу доносится шум. В холле слышны тяжелые шаги. Раскатистый бас Лютера перекрывает треск половиц. Рывком открывается дверь, впуская облако холода.