Резко и длинно зазвонил телефон. Полковник снял трубку и передал ее Хамзаеву:
— Термез на линии.
— Брукс не отвечает, — сказала телефонистка Термеза, — даю дежурного...
Анвар поздоровался с дежурным и спросил о полковнике.
— Он сегодня утром выехал в Узун, — ответил тот, — его срочно вызвал капитан Вахидов.
— Ясно. — Анвар положил трубку. Сказал Орифзоде: — Кажется, наши ребята напали на след.
— Отлично. Теперь вы поедете в Узун?
— Да, но сначала заеду в Регар, может, и тут что-то выяснилось.
— Правильно. — Секретарша принесла чай и Орифзода пересел сам к журнальному столику, пригласил Анвара: — Прошу, чашку чая!
— Спасибо. — Анвар сел и принял протянутую хозяином кабинета пиалу. Отхлебнул глоток.
— Знаете, — произнес полковник, — у меня есть соседка, живет на одной со мной лестничной площадке. Женщина она пожилая, далеко за сорок ей, уже бабушка. Не буду останавливаться на подробностях, скажу только, что она — человек известный в научном мире, муж у нее тоже очень уважаемый товарищ, а семья достойна зависти. В прошлом году, в один из воскресных дней, когда моя жена с детьми находилась у своей матери, эта женщина постучалась к нам, вошла и села за стол. «Мне неудобно рассказывать об этом, ако, — произнесла она, — но вот... чувствую я себя, вроде бы вываленной в грязи. Пусть это останется между нами, ради бога, никому не говорите, просто имейте в виду, что со мной случилась такая история».
— Условия принимаю, — ответил я, — и слушаю.
— Несколько дней назад я возвращалась с научного заседания, было уже поздно, но я, собственно, заметила это потом, а шла по тротуару, погрузившись в свои мысли, и не обращала внимания ни на кого, не говоря уже о времени. И вдруг... Не успела я ахнуть, как оказалась в салоне легковой машины, кажется, «Москвича», чьи-то сильные руки обняли меня и прижали к спинке сиденья, одновременно заткнув в рот вонючую тряпку, наверное, носовой платок. Меня охватило шоковое состояние, но сквозь него я все же слышала обрывки речи. Я же, знаете, занимаюсь человеческим голосом, так что тембр тех голосов запомнила. У одного он был простуженный, говорил он немного в нос, а у второго четкий. Везли они, как я догадалась, меня за цементный завод... Изнасиловали они меня, изверги. Потом довезли до первой остановки троллейбуса и высадили.
— А в лицо вы их запомнили?
— Нет. Они были в масках.
— Что же вы запомнили существенное?
— Голоса. И еще то, что один обращался к другому — ако... Хорошо, что в тот вечер мужа не было дома, а то бы мне пришлось объясняться за свое очень позднее возвращение. Дети уже спали, я открыла своим ключом дверь и тихонько прошла в спальню... Уже четыре дня, как произошло это, а на душе у меня такая тяжесть, что я даже слов таких не найду, чтобы выразить свою боль... Вот теперь рассказала вам и вроде чуть полегчало.
— Женщина эта была жизнерадостным человеком, — сказал в заключение Орифзода, — но после того случая стала задумчивой, точно судьба ее надломилась. Для честной женщины, в общем-то, так и должно быть.
— Вы хотите сказать, что есть связь между прошлогодним преступлением и этим? — спросил Анвар.
— Я иду в своих рассуждениях еще дальше, Анварбек, — ответил полковник. — Насилие, угон автомобиля вот эдаким жестоким способом — преступления, которые караются беспощадно, и люди об этом знают. Поэтому эти преступления не так уж часты. Вот я и думаю, не звенья ли это одной цепи.
— Чтобы подтвердить вашу догадку, — сказал Хамзаев, — мне нужно взять с собой фотографию.
— Ну. Чем, говорят, черт не шутит, когда бог спит. Вдруг пригодится.
— Хорошо, беру.
— Я пока приглашу эту женщину и дам ей прослушать магнитофонную запись допроса. Может, узнает голос.
— Так он уже в ваших руках?
— Да. Вчера привезли. Задержали на Варзобском перевале...
— Деградация нормального человека на почве стяжательства, — сказал капитан Мирзоев, усадив Анвара и Нарзиева за стол, — такой вывод можно сделать, познакомившись с материалами о пострадавшем Удоеве.
— Тогда уж деградация дипломированного специалиста, — сказал Нарзиев, — математика.
— Вот именно, ма-те-ма-ти-ка! Что-что, а считать он умел! Но... начнем с «а», как говорится, тем более, что нам спешить пока некуда, мои ребята систематизируют данные о нем, вернее, о его последних часах. Вот характеристика школы. «Удоев М., в течение последних трех лет отстранился от общественной деятельности, почти не проводил внеклассной работы, отказался от руководства классом — кураторства, — ограничивался только преподаванием предмета. За эту пассивность несколько раз подвергался критике на педсоветах, однако выводов для себя не сделал. Был случай, когда он пришел на работу выпившим и я, как директор школы, отстранил его в тот день от уроков. Но справедливости ради следует отметить, что предмет он свой знал досконально, при желании мог опоэтизировать его, что случалось с ним часто в первые годы работы учителем. Теперь же он ограничивался пересказом материала учебника, никакой творческой инициативы не проявлял. Необщителен, вспыльчив, порой до грубых выходок. Авторитетом в школе не пользовался, ни среди учащихся, ни среди коллег». Директор школы и так далее.