-И что же произошло здесь такого, о чем не рассказывают в своих представлениях балаганы на ярмарках? - с недоброй усмешкой спросил Хорвек, который выслушал эту часть рассказа со столь непроницаемым видом, что было понятно даже мне: равнодушие это насквозь фальшиво. За каждую каплю крови, пролитой его матерью, он пролил бы кровавую реку, а ее унижения не простил бы, пусть даже о том попросила бы она сама с того света. То, что раньше он мог только вообразить, ожило перед его глазами.
-Я расскажу, а важной ли была тайна моего деда — решать тебе, господин мой покойник, - смиренно отозвался Глаас, но голос его при этом подрагивал. - Король Виллейм приказал, чтобы при свершении правосудия присутствовали только двое из его приближенных: брат его, Иберийн, и верный друг его величества, господин Луак, не отличавшийся знатностью, но служивший королевскому дому так истово, как может служить только преданный охотничий пес. И все, о чем говорилось здесь, у этого камня, знали только Белая Ведьма, Виллейм, названные мной благородные господа, да мой дед, лежавший в луже крови.
-Король... говорил с ней?
-Да, он не сразу отрубил ей руки, - старый разбойник говорил все увереннее и смелее, убедившись, что его рассказ выслушают до конца. - Виллейм не желал одного только избавления от чародейки, вздумавшей с ним соперничать. Он знал цену ее колдовству, равному которому не было ни в Южных землях, ни в каких иных краях, и желал оставить эту силу при себе. «Дай клятву, ведьма, - сказал он, - что ни один маг не сможет навредить мне и моим потомкам. Охраняй мой род после своей смерти от любого колдовства и от любой злой воли». Кто-то знающий научил его этой хитрости: предсмертная клятва чародея сильнее самой смерти.
-И она согласилась?
-В обмен ей посулили жизнь ее сына, а вас, господин мой, она любила, пусть и не так, как любят обычные женщины.
-Что именно она сказала? - нетерпеливо спросил Хорвек, глаза его полыхнули.
-Дед мой пересказывал не раз ее слова и временами путался, но говорить ей следовало так: клянусь, что отдам свою силу на защиту рода короля Виллейма от колдовства и злой воли, и пусть все чары направленные на него и его потомков обратятся против злоумышляющих, чтобы любой маг, желающий погубить род Виллейма, погиб от своего же дара и своего же искусства, а тот, кто замыслил убить короля или его детей — упал замертво, едва только подняв руку... Король хохотал как безумный, но потом, словно припомнив что-то, спросил — точно ли клятва эта защитит от любого чародея — ныне живущего или же еще не родившегося?.. Белая Ведьма смело отвечала, что нет ей равных по силе и мастерству в этом мире и вряд ли родится кто-то, способный превозмочь ее посмертные чары, ведь чародейское искусство ждут упадок и забвение. Даже перед лицом смерти она не смогла бы солгать об этом — так велика была гордость этой женщины. Но король помнил тайные наущения и спросил еще раз: любого ли погубят эти чары? Он знал ответ, однако хотел услышать его из уст самой колдуньи. Ведьма не желала отвечать, понимая, что обрекает на смерть тем самым своего сына — но король сказал, что убьет его немедля, если не услышит правду. И тогда она признала, что не сможет обратить свою силу против своей же крови. «Ладно же, - сказал Виллейм, понимая, что иначе договора у них не выйдет. - Клянусь, что твой сын останется жив, и пребудет в заточении, где никто и никогда не обучит его колдовству!». И Белая Ведьма поверила его клятве.
-Совершенно зря, - вздохнул Хорвек. - Верить клятвам того, кто приставил нож к твоему горлу — бессмысленное дело, особенно, если речь идет о магии, в которой идиот с ножом ничего не смыслит.
-Белая Ведьма принесла клятву, которую требовал от нее король, - сказал Глаас. - Все содрогнулось, как будто там, далеко под толщей земли бушевало подземное море. Мой дед почти ничего не видел из-за того, что его глаза заливала кровь, но ему показалось, что Виллейма охватило зеленое пламя. Король трясся, кричал словно от боли, а затем расхохотался и приказал, чтобы Белая Ведьма положила руки на камень. Тогда-то он отрубил их, а затем крикнул Иберийну: «Иди, проследи, чтобы ублюдка прикончили». Дед слышал, как выл сын ведьмы, выброшенный из окна на острия ограды и как стихал его хрип. Так король Южных Земель обманул Белую Ведьму.
-Король Южных Земель обманул сам себя, - недобро оскалил зубы демон. - Магии нет дела до человеческих уловок.
-Так магия не защищает королевский род? - осмелилась спросить я, содрогаясь от страха и отвращения, порожденных этой мрачной историей.
-Защищает, но лишь потому, что я все-таки жив, - коротко ответил Хорвек. - И сделка эта не покажется роду Виллейма удачной, я обещаю.
Вновь я ощутила, как ничтожны мои беды в сравнении с тем, что изводило Хорвека во всех его обличьях: разве мог он поступиться своей местью ради спасения моего бедного дядюшки? Разве помнил он о моем несчастье сейчас, когда глаза его полыхали алым? Единственное, что держало его рядом со мной — ненависть к Рыжей Ведьме, но даже она, казалось, поблекла рядом с ненавистью, которую испытывал демон к роду короля Южных Земель — теперь, когда он узнал о лжи и клятвопреступлении, из-за которых сила его матери перешла к королю Виллейму и его потомкам. Он свыкся с мыслью, что король убил его мать, но правда нанесла новую рану, куда глубже прежней.
Предательство, которое погубило мать Рекхе, несомненно перевесило бы на чаше весов предательство, погубившее его самого, вздумай кто-то проверить, какой грех в глазах демона кажется более тяжким. Бывают создания, способные любить другого исступленно, гораздо сильнее, чем любят они свою собственную жизнь — и я видела, что именно так Рекхе любил Белую Ведьму.
-Стало быть, если бы ты погиб, то у короля ничего бы не вышло? - я несмело тронула Хорвека за руку, пытаясь вернуть его из мира страшных воспоминаний.
-Ты сама знаешь, как гневается магия, когда кто-то нарушает уговор, в котором она участвует вольно или невольно, - коротко ответил он, и я поняла, что речь идет о моей ошибке с Мике, едва не стоившей мне жизни. Я до сих пор не знала, сколь долго придется искупать этот грех, и иногда думала, что мне придется умереть в том заснеженном лесу — или же увидеть, как умирает тот, кого я бездумно поцеловала в спальне ведьмы.
-Что было дальше? - резко бросил демон смолкшему Глаасу, и тот с бесконечной усталостью продолжил свою историю:
-Мой дед слышал, как лязгает меч о камень, как хрустит перерубленная кость, как кричит от боли Белая Ведьма. Отрубленные руки упали рядом с камнем, тут же раздались крики радости: Иберийн закричал, что зло теперь бессильно и остальные слуги короля поняли, что теперь им можно приблизиться к месту свершения правосудия. Окровавленную ведьму потащили прочь, к клетке, которую приготовили для нее. В этой суете Элиас сумел незаметно перевернуться и накрыл отрубленные руки собственным телом, после чего ум его помутился и до самого утра он пробыл в беспамятстве. Никто не подумал искать ведьмины руки в грязи и крови — в доме колдуньи было много золота и прочего добра, которое все желали разграбить до утра, пока ум короля и его приближенных занимали иные мысли. Никому не было дела и до покойников из числа слуг, к которым причислили и моего деда. Некоторых из них швыряли ради забавы из окон, а кого-то таскали по улице. Моему деду повезло — к камню, измазанному кровью ведьмы, никто не решался приблизиться лишний раз. Утром он очнулся, не понимая, что из виденного им было страшным сном, а что — действительностью. Все лицо его было покрыто запекшейся кровью, но рана затянулась чудесным образом. Он приподнялся и увидел их... руки. Прекрасные руки, все еще украшенные золотом и драгоценными камнями.