-Вы полагаете, что тот колдун – я? – спросил Хорвек прямо, и вопрос этот застал врасплох Эдарро. Господин королевский племянник много лет желал встречи с колдовством, мечтал прикоснуться к темной тайне, но боялся своих же страстей – и даже то, что мечту свою он собирался честно убить, не спасало его сейчас от душевной муки. Он пожирал Хорвека взглядом, но боялся поверить и обмануться.
-Нет, - с трудом произнес он, хрипло выдохнув. – Нет. Ты всего лишь лжец и мошенник, не понимающий, с чем играет. Тебя стоило прикончить за одно это, но мне противно марать руки. Убирайся. Я передумал. Неделя сроку - слишком щедрое предложение. К утру этот дом должен быть пуст, а твое имя – забыто в этом городе.
-Полагаю, так оно и будет, - ответил Хорвек, и никто, кроме меня, пожалуй, не сумел бы разгадать, что сейчас звучало в его голосе: почтительность или насмешка. Я бросила взгляд на часы – до полуночи оставалось совсем немного.
Эдарро резко повернулся к двери, но мне показалось, что лицо его на мгновение исказилось: спастись от мук сомнения ему все-таки не удалось. «Он вернется утром, - подумала я. – И не позволит нам покинуть Астолано живыми».
-Старого разбойника будут пытать, пока он не назовет своих сообщников, - бросил королевский племянник, покидая наш дом. – Не думаю, что он настолько благороден, чтобы смолчать.
«Ошибаетесь, господин, - подумала я, склонив голову, чтобы не встретиться взглядом с ледяными синими глазами. – Мастер Глаас не выдаст нас ради спасения Харля!». Но мысль эта не принесла мне успокоения – напротив, на душе стало горько-горько.
-Что ж, эта беседа не обманула моих ожиданий. Совершеннейшая бессмыслица и пустая трата времени, - промолвил Хорвек, небрежно отбрасывая перчатки в сторону. – Надеюсь, полуночный разговор покажется мне чуть более интересным.
-Но если в дом сегодня кто-то войдет… - начала я, нахмурившись.
-Его не заметят, - отмахнулся Хорвек. – Тот, кого я проклял, почти не принадлежит этому миру. Тебе знакомо ощущение, когда глаза сами закрываются от испуга? То, что я сотворил с этим человеком, настолько страшно, что обычные люди попросту перестанут его видеть, сами того не понимая.
С этими словами он уселся на пол, скрестив ноги, и вытянул вперед руку – ту самую, ладонь которой была отмечена свежим шрамом крест-накрест. Я знала, что ближе к ночи Ирну-северянин проявляется в демоне гораздо сильнее, чем днем, и не удивилась тому, что рисунки на руках стали ярче, а длинные волосы сами собой взлохматились и превратились в нечесаную дикую гриву, почти полностью скрывающую лицо. Хорвек принялся заунывно нашептывать что-то, едва заметно покачиваясь из стороны в сторону. Руку при этом он не опускал. От тихого бормотания в глазах у меня почти сразу потемнело, и я осела на пол рядом с демоном, враз потеряв счет времени. Придя в себя, я подползла поближе и положила голову ему на колени – так обычно делают верные псы. Он же, как добрый хозяин, небрежно погладил мои волосы, не переставая монотонно проговаривать слова заклинания.
Медленно, словно нехотя, на пол упала первая черная капля – рана на руке Хорвека открылась. Он все еще покачивался, но вторая капля упала ровно там же, где и первая. За ней – третья. Темное влажное пятно расплывалось по полу, образуя странные узоры – то ли лабиринт, то ли переплетение колючих стеблей.
Часы начали бить полночь. Черные капли становились все тяжелее, все крупнее. Я отсчитывала удары, ожидая чего-то страшного – ему полагалось случиться, я знала это. Последний удар и впрямь оказался неожиданно громким, скрежещущим – я отпрянула от Хорвека, тело которого содрогнулось. Он запрокинул голову и закричал – точнее говоря, издал звук, в котором не было ничего человеческого: вой, шипение, рокот штормовой волны или предсмертное карканье ворона – вот что послышалось мне в нем.
Не успел утихнуть его зов, как дверь распахнулась в ночь: на пороге нашего дома извивалось и корчилось нечто темное. Я с трудом смогла угадать в этом истерзанном существе человека, который полз, с трудом приподнимаясь на руках и снова падая. Какая-то страшная сила тащила его, бессильного и измученного, к Хорвеку – выворачивая суставы, срывая ногти, сдирая кожу с коленей и локтей, на которые бедняга пытался опираться.
-Прости, прости господин, - шептал он, хотя ему, наверное, казалось, что это крик. – Сними проклятие, не наказывай меня!
-Ты узнал, - удовлетворенно сказал на это Хорвек, поднимаясь на ноги. – В самом деле, тебе ли не распознать, что яд разлился в твоей крови.
-Да, да, я все понял… - человек бился на полу, словно его одолевал эпилептический припадок. – Сними проклятие, умоляю! За что караешь?! Я не знаю тебя, я не причинял тебе зла, колдун…
Хорвек бесстрастно смотрел на его мучения. В самом деле – зачем ему было отвечать на какие-либо вопросы?
-Отдай то, что украл у дома Белой ведьмы, - сказал он. – От моего гнева эта магия тебя не убережет.
-Но я умру, умру без тех костей, - простонал проклятый.
-Ты умрешь и с ними, - хмыкнул Хорвек. – Причем та, прежняя смерть, покажется тебе не столь уж страшной.
-12.1-
Я не раз видела, как демон проявляет жестокость – да и что могло лучше соответствовать его природе? Удивляться стоило, скорее, внезапным проявлениям человечности в нем. И уж точно мне не следовало вмешиваться в то, что он считал своим по праву – в свершение мести, ведь именно так он понимал истинную справедливость.
На меня воздействовала магия, о которой говорил не так давно Хорвек – глаза не желали видеть проклятого, ум отторгал возможность самого его существования. Жалость, отвращение, ужас – вот что внушало это существо, и я едва удерживалась от того, чтобы выбежать из комнаты, зажмурившись и закрыв уши. Но мне теперь было известно многое о колдовстве, и я понимала, что будет дальше: поддавшись первому приказу темной силы, я выполню и все остальные – перестану видеть, перестану слышать, забуду то, что узнала. В уме и в душе появится несколько червоточинок – магия всегда оставляет отметки на тех, кто ее творит, и на тех, кто подвергается ее воздействию. Более крепкие телом и простые духом продолжают жить, как ни в чем не бывало, лишь изредка чувствуя что-то темное и дурное, засевшее в глубинах сердца – так ноют старые раны на перемену погоды. Кто-то окажется слабее, тоньше, и гниль, распространяющаяся от тех отметок, постепенно пожрет его душу. В любом случае, бегство не спасало от колдовской заразы – лишь ослабляло, как любой самообман. Мне следовало остаться и сказать то, что вертелось на языке.
-Хорвек, - позвала я срывающимся голосом. – Пожалей его. Он просто спасал свою жизнь. Ты ведь не знаешь, за что его прокляли тогда. Быть может, те чары были совершенно несправедливы. Разве не прав человек, когда начинает искать спасения любой ценой?..
-Пожалуй, мне это ничуть не интересно, - ответил демон, разглядывая свою жертву. – Судьба привела его сюда для того, чтобы я отомстил, и этого достаточно.
-А вдруг нет никакой судьбы? – упрямо возразила я, собрав невеликую храбрость и глупую дерзость воедино. – Уж прости, но тебе попросту удобно думать, будто некая сила ведет тебя по пути мести.
Что-то переменилось в том, как держался демон: до того он лениво и чуть расслабленно покачивался, словно прислушиваясь к какой-то далекой музыке, заключавшейся в стонах и бормотании несчастного у его ног. Но после моих слов он вдруг замер, и мне показалось, что каждая мышца в его теле напряглась, как у зверя, готовящегося к прыжку.
-Разумеется, Йель, тебе бы хотелось верить, что я иду по пути, где мне положено спасти одну маленькую рыжую девочку, - хищно усмехнулся он, повернувшись. – Но не кажется ли тебе, что ты переоцениваешь собственную важность?
-Ха, - с деланной храбростью ответила я, на самом содрогаясь от ужаса. – Я-то никогда не боюсь признать, что не отличаюсь сообразительностью и частенько ошибаюсь. Как по мне, тот, кто считает, будто знает все на свете, поступает гораздо хуже. Неужто тебе навредит, если ты узнаешь, как жизнь довела беднягу до того, чтобы тот пошел откапывать чародейские кости?..