— Я понял, — сказал он наконец М’рхайре, зная, что К’хирилл тоже слышит эти слова: — Мы не нравимся ему потому, что не имеем права на собственный корабль. И потому, что мы слишком взрослые при этом.
— А я не понял, — сказал М’рхайра и нахмурился.
Р’йенра взялся за височные косы обеими руками.
— У нас нет знаков доблести.
— Ну и что?
Р’йенра зажмурился. Да, у них действительно были проблемы…
— Герои древности убили бы тебя за этот вопрос, — хмуро сказал он.
— Герои древности мертвы, а я — нет.
— Я боюсь, — сказал Р’йенра вполголоса, — я боюсь, что один живой герой древности сейчас на нас смотрит.
«Хватит мяться, — ответил ему на это М’рхайра и прибавил: — Если ты прав, то чем больше мы будем осторожничать, тем сильнее ему это не понравится». Р’йенра хотел возразить ему, но самоуверенный и бесцеремонный М’рхайра уже зашагал вперёд. И Р’йенра поплёлся за ним, утешаясь мыслью, что «лезвие» выбрал меньшее из зол. Обычаи предков они знали разве что по сказкам и слухам, верно соблюсти их не смогли бы никакими усилиями. Значит, разумней всего было вести себя так, словно происходящее совершенно нормально и их ничего не смущает… «Это старейшина, — думал Р’йенра, безуспешно пытаясь подсчитать зажимы. — И для него мы… выглядим как дети-переростки. В лучшем случае. Но мы привели сюда корабль. Мы осмелились показаться на глаза старейшине и собираемся говорить с ним. Мы ведём себя очень нагло». Неприятно было сознавать, что исправить тут ничего нельзя, можно только сделать хуже. Десяток вздохов спустя Р’йенра решил во всём положиться на М’рхайру и надеяться, что «лезвие» в своём нахальстве не переступит каких-нибудь особенно важных границ.
Золотокосый воин равнодушно смотрел на них. Он не сделал шага навстречу. Молодые люди остановились, не сговариваясь, на изрядной дистанции и склонили головы.
Несколько мгновений только ветер шумел в кронах. Могучий старик взирал на юнцов сверху вниз. Он оказался на голову выше их и настолько широк в груди, что весил, должно быть, как оба они вместе. Руки и ноги его бугрились мышцами, а глаза были — зелёный лёд горных вершин. Наконец он заговорил. Голос его звучал низко, словно эхо землетрясения («И со всеми грудными рычащими», — мрачно отметил Р’йенра).
— Кто такие?
М’рхайра и Р’йенра переглянулись, и Р’йенра заговорил — неожиданно для самого себя:
— Приветствую… великий старейшина. Мы пришли… прилетели… прибыли в поисках… собратьев. — Он мучительно вспоминал слова языка, который должен был быть его родным, и стыдился этого. Хотя бы произношение удавалось не самое дрянное… Всё же на лице старика выразилось лёгкое презрение. Этому Р’йенра ничуть не удивился, только подавил вздох.
— Кто такие?
Р’йенра набрал воздуху в грудь.
— Я Р’йенра аххар Ренши аи Т’хайра. Это М’рхайра аххар Тареши аи Ц’ринга. Мы — парные лезвия.
Зелёные очи воина скользнули по фигуре М’рхайры: тот ответил дерзким взглядом. Старик вновь посмотрел на Р’йенру.
— Откуда явились?
— С Дикого Порта, — ответил М’рхайра.
— Там доверяют корабли бескосым?
«Началось, — подумал Р’йенра ещё более мрачно. — Что за нравы были у предков! Рычать на незнакомых людей». Его эмоции ему самому казались странными: он и боялся этого величественного старика, и в то же время не мог отнестись к нему всерьёз. Поразительная картина живого прошлого, фигура, шагнувшая прямиком с кадров исторической хроники… ей-же-ей, какой-то аттракцион. Косы, зажимы, традиции… прошлое, давно отжившее и погребённое.
Но старику надо было что-то ответить.
К счастью, М’рхайра опять нашёлся.
— Там отказались от обычаев и более их не чтят, старейшина, — сказал он. — Я знаю, что тебя не радуют мои слова, и сожалею об этом. Но я не решусь осквернить твой слух ложью.
Старик шевельнул ухом. Даже слух Р’йенры резало М’рхайрино кошмарное произношение. Зато М’рхайра помнил куда больше слов. Мало того, он и фразовые обороты помнил. Безмолвно, одним запахом Р’йенра выразил уважение «лезвию».
— Вот как? — сказал старик чуть менее церемонно. — Что же с ними случилось?
Сердца Р’йенры выровняли биение. До сих пор он побаивался, что старик, так похожий на монумент прошлых эпох, и мыслить будет как монумент: не заинтересуется новостями, не станет задавать вопросов, а обратит внимание лишь на огрехи, допущенные гостями в соблюдении обычаев. Но всё же старик был живым человеком, живым — и многие годы отрезанным от мира.