А запахов Н’йирра не чуял.
До самого последнего вдоха не чуял. И когда обогнул рощицу, выйдя на поле, когда собственными глазами увидел до боли знакомый силуэт ай’аххара — нос его всё ещё ничего не говорил ему. На какой-то неуловимый миг Н’йирре почудилось, что разум ему изменил, и он видит призрак. В самом деле, он столько мечтал о возвращении, и вот — вестник Отчизны перед ним. Благородный ай’аххар, звёздный странник, совершенный во всех своих элементах. О, дивные очертания, что не менялись тысячи лет! Корабль-песня, корабль-легенда. Радуйтесь, сердца старого Н’йирры, забудь, Н’йирра, о том, чем должен пахнуть звездолёт, едва приземлившийся…
Если он иллюзорный — почему приминает травы? Если настоящий — почему пахнет холодом и покоем?
Н’йирра не стал размышлять дальше. Он просто выпрямился, позволив системам корабля увидеть себя, и стал ждать. Ждал он недолго.
Ай’аххар выпустил трап, и по трапу сошли двое.
2.
— Р’йенра, — сказал К’хирилл, — летим со мной.
Когти Р’йенры остановились над металлической, изготовленной специально для людей клавиатурой. Он обернулся через плечо, потом повернулся вместе с креслом. Хманк стоял в дверях. Он выглядел так же, как обычно — тонкий и бледный, будто стебель, выросший в темноте. Бесстрастный и абсолютно уверенный.
— Куда? — только и спросил Р’йенра.
— Сейчас самое лучшее время, — объяснил певчий непоследовательно, повинуясь собственной извилистой, тайной логике. — И ещё неделю будет лучшее, а потом начнёт становиться хуже. Через год будет уже поздно.
Р’йенра давно привык к такому. Он улыбнулся новой странности К’хирилла.
— Я верю, — терпеливо напомнил он. — Но я хочу, чтобы ты объяснил.
Полупрозрачное лицо певчего сделалось удивлённым.
— Что?
Р’йенра засмеялся. Встал, подошёл вплотную, положил руку на холодное слабое плечо.
— К’хириш, — сказал он покровительственно, — всё с самого начала. Что ты услышал, что ты спел, а если не ты, то кто; куда надо лететь, зачем, к чему это должно привести. Только ты слышишь эту песню, ты один, помнишь?
К’хирилл заморгал и напрягся. Сейчас наставала самая важная минута: певчий хманк выныривал из своих внутренних бездн. Ему требовалась поддержка. Р’йенра взял друга за руки и усадил в кресло, ещё хранившее тепло его тела, а сам присел на пол перед ним и заглянул в глаза певчего снизу вверх. К’хирилл повиновался как кукла. Он тихо просидел с полминуты, держась за Р’йенру, потом лицо его ожило. Р’йенра начал ждать разъяснений, но вместо этого хманк тяжело задумался, хмурясь. Р’йенра забеспокоился о нём. Возможно, К’хириш ещё не вынырнул до конца. Если это так, если ему действительно становится всё труднее и труднее возвращаться к обычной реальности, то это очень плохой путь, и в конце его ожидает совсем плохое.
Но К’хириш встрепенулся и сказал:
— Мне трудно это тебе сказать. Не потому, что мне, а потому, что тебе.
— Уже что-то, — кивнул Р’йенра. — Эта песня как-то связана с моей расой?
— Напрямую, — К’хириш снова напрягся, так болезненно, судорожно, что Р’йенре стало его жалко. — Это о вас.
Сказать по чести, сейчас Р’йенру больше беспокоило состояние К’хириша, чем тайны, которые ему открылись. Тайны явят себя в свой срок, а вот срок жизни, отпущенный певчему хманку, может вдруг сократиться во много раз.
— Я надеюсь, ты будешь рад, — сказал певчий и странно прибавил: — В конце.
— Ты хуже анкайи, — сказал Р’йенра и заставил себя улыбнуться. — Как мы полетим?
К’хирилл прикрыл глаза и немного посидел так, потом встал, мягко отведя руки Р’йенры. Выражение болезненной усталости ушло из его черт, даже краска вернулась на щёки. Р’йенра вновь отметил странный эффект, о котором знал давно, но природы которого так и не сумел понять: каким-то образом он, Р’йенра, мог поделиться с К’хиришем своей силой, жизненной энергией. Это было как согреть замерзающего. Но всё же не вполне именно так. Иным образом, словно бы более глубинным и сложным.