К тому времени, как боль немного отпустила, я лежала на кровати: доктор Алкмаар и молодой человек вытащили меня из портшеза. Носильщики давно ушли. Тот, кто задумал эту ловушку (а я догадываюсь, кто он), либо перекупил их, либо убедил, что такова моя воля. Я не имела возможности переправить весточку наружу. Я могла бы закричать и позвать на помощь, но роженицы всегда кричат. А помощи здесь и так было предостаточно.
Доктор Алкмаар не отличается душевностью, но всегда слыл опытным и (что почти так же важно) преданным. Если он кому и расскажет мои секреты (думала я), то лишь Вильгельму Оранскому, который и без того их знает. Доктору помогали ученик (молодой человек) и две девицы, которым, собственно, незачем было здесь находиться. Когда почти девять месяцев назад я прибыла в Гаагу с Элеонорой и Каролиной, Вильгельм решил окружить меня свитой – не потому, что я так хотела, а потому, что так принято; немыслимо, чтобы герцогиня жила в Бинненхофе без слуг и приближённых. Он приставил ко мне этих двух девиц. Обе – дочери мелкопоместных дворян, обе живут при дворе в ожидании замужества и горюют, что они в Бинненхофе, а не в Версале. Шпионаж со стороны слуг – неотъемлемая часть любой придворной интриги, и я следила, чтобы наши с Элеонорой беседы происходили подальше от их ушей. Затем я переехала к Гюйгенсу и начисто забыла обеих. Однако, согласно правилам этикета, они формально оставались в моей свите, хочу я того, или нет. Мой затуманенный мозг, силясь разобраться в происходящем, остановился на этом объяснении.
Вновь обратитесь к открытому тексту за описаниями различных мучений и малоаппетитных подробностей. Суть, важная для рассказа, состоит в том, что, когда начались самые болезненные схватки, я мало что соображала. Если сомневаетесь, доктор, съешьте испорченных устриц и попытайтесь решить дифференциальное уравнение, когда почувствуете сильные позывы на низ.
После одной из схваток я из-под полуприкрытых век увидела доктора Алкмаара, стоящего между моих ног. Рукава у него были засучены, волосы на руках – в чём-то мокром. Очевидно, он ощупывал меня изнутри.
– Мальчик, – объявил он, не столько для меня, сколько для собравшихся.
По тому, как они переглядываются, было видно: они считают, что я сплю или без сознания.
Я слегка приоткрыла глаза, думая, что всё кончилось, и рассчитывая увидеть ребёнка. Однако руки у доктора Алкмаара были пусты, и он не улыбался.
– Откуда вы знаете? – спросила Бригитта – одна из двух девиц, рослая и коренастая. Она естественно смотрелась бы на ферме у маслобойки, а в придворном платье выглядела большой и неуклюжей. Её я не опасалась.
– Он идёт ягодицами, – рассеянно сказал доктор Алкмаар.
Бригитта ахнула. Несмотря на дурное известие, мне немного полегчало. Бригитта всегда казалась мне глуповатой из-за своей доброты. Сейчас она единственная в комнате мне сочувствовала.
Мари – другая девушка – спросила:
– Значит, они оба умрут?
Поскольку я пишу это письмо, нет смысла томить Вас неизвестностью – очевидно, я не умерла. Привожу эти слова, чтобы прояснить характер Мари. В противоположность добрячке Бригитте она всегда была абсолютно бездушной – если в комнату вбегала мышь, Мари затаптывала её до смерти. Она – дочка барона, её родословная составлена из ошмётков, объедков, опивков и огарков различных голландских и немецких знатных родов. У меня сложилось впечатление, что (извините) в их семье инцесты практикуются часто и с раннего возраста.
Доктор поправил её:
– Значит, придётся поворачивать его на головку. Тут нужна осторожность – как бы не выпала и не пережалась пуповина. Сложнее всего справиться с сокращениями матки, которая давит на плод сильнее любой руки. Надо дождаться, когда матка расслабится.
И мы стали ждать. Однако даже между схватками матка оставалась такой напряжённой, что доктор Алкмаар не мог повернуть ребёнка.
– У меня есть снадобье, которое, возможно, поможет, – задумчиво проговорил он. – Или я могу ослабить её кровопусканием. Однако лучше всё-таки подождать, когда она совсем выбьется из сил. Тогда у меня скорее получится.