Рубаи

Взгляды Хайяма, заметно расходившиеся с официальной мусульманской догматикой, были изложены в трактате сдержанно и конспективно, эзоповым языком недомолвок и иносказаний. Несравненно более смело, нередко вызывающе дерзко, эти антиисламские настроения ученого находили выражение в его стихах.

* * *

Стихи Омара Хайяма… Средневековые авторы именуют Хайяма ученым, прилагая к его имени почетную научную титулатуру: Ученейший муж века, Доказательство Истины, Знаток греческой науки, Царь философов Запада и Востока, Имам Хорасана, хаким, — и ни один из ранних авторов не называет Омара Хайяма поэтом. Это не должно удивлять нас. Социальным статусом Хайяма был статус ученого, именно в этом качестве он состоял на придворной, затем на городской службе. Поэт же, согласно средневековым представлениям, был прежде всего придворный профессиональный панегирист, мастер восхвалительной оды, либо творец крупных поэтических произведений — эпических и романических поэм, опять-таки создаваемых по заказу правящих особ, либо, наконец, религиозный деятель, облачавший свои проповеди в поэтическую форму.

О том, что Омар Хайям писал стихи, мы находим свидетельства в ранних источниках. Младший современник Хайяма историк Абу-л-Хасан Бейхаки (1106–1174), также арабоязычный историк Джамал ад-Дин Йусуф Кифти (1172–1231), арабоязычный теолог Абу Бакр Наджм ад-Дин Рази (ум. 1256) упоминают об арабских стихах Хайяма и его четверостишиях на языке фарси. Сочинения этих авторов и донесли до нас самые ранние образцы поэтического творчества Омара Хайяма, сопровождаемые недвусмысленными характеристиками, как стихи вольнодумные, противоречащие важным установлениям ислама. Так, Наджм ад-Дин Рази, сокрушаясь о заблуждениях Хайяма, отмеченного, по его словам, «талантом, мудростью, остроумием и познаниями», приводит следующие его четверостишия как пример крайней степени порочных заблуждений:

Приход наш и уход загадочны; их цели
Все мудрецы земли осмыслить не сумели.
Где круга этого начало, где конец?
Откуда мы пришли? Куда уйдем отселе?

(Перевод О. Румера. Ср. № 540) [2]

Жизнь сотворивши, смерть ты создал вслед за тем,
Назначил гибель ты своим созданьям всем,
Ты плохо их слепил, так кто тому виною? —
А если хорошо, ломаешь их зачем?

(Перевод О. Румера. Ср. № 547)

Омар Хайям писал стихи только в одной форме персидско-таджикской классической поэзии — в виде четверостиший — рубаи. Философская лирика и гедоника были основным содержанием его стихотворений.

Доминирующая идея Хайяма-поэта — возвеличение достоинства человеческой личности, утверждение за каждым живущим на земле права на радость бытия — позволяет причислить Омара Хайяма к величайшим гуманистам прошлого.

Каждая человеческая жизнь — ценность, рожденный должен получить свою меру счастья, говорит поэт. И не в виде туманных перспектив вечного загробного блаженства, не в мистической нирване постижения божественной истины, а по-земному, сей день, в усладах здорового физического естества и увеселении духа.

Почувствуем радость в самом ощущении жизни, говорит поэт, пусть она и не всегда идет по нашему желанию:

Встанем утром и руки друг другу пожмем.
На минуту забудем о горе своем.
С наслажденьем вдохнем этот утренний воздух,
Полной грудью, пока еще живы, вздохнем.

(Перевод Г. Плисецкого. Ср. № 318)

Упоение жизнью! Воображение поэта рисует чаще всего такую картину земного рая: лужайка, берег ручья, нежная красавица, звуки лютни и чаша вина, когда уже неясно, что ярче — рубины губ подруги или расплавленный рубин вина, что пьянит — прелесть возлюбленной или волшебный сок виноградных лоз? «И да буду я презреннее собаки, — восклицает поэт в одном из рубаи, — если в этот миг я вспомню о рае!» Это тема многих четверостиший:

Блажен, кто на ковре сверкающего луга,
Пред кознями небес не ведая испуга,
Потягивает сок благословенных лоз
И гладит бережно душистый локон друга.

(Перевод О. Румера. Ср. № 447)

Нежным женским лицом и зеленой травой
Буду я любоваться, покуда живой.
Пил вино, пью вино и, наверное, буду
Пить вино до минуты своей роковой.

2

Здесь и далее указание на номер отсылает к основному тексту данного издания, где соответствующее четверостишие приведено в другом переводе.