Это, по существу, возлагало на библиотекаря трудную задачу: определить типы книг в его библиотеке и определить типы читателей. Это обязывало библиотекаря быть в тесном контакте с читателями, разговаривать с ними, ставить психологический диагноз, учитывая их классовое положение, их психический тип. Библиотекарь становился чем-то вроде врача, ставящего диагноз у постели неизвестного ему больного. Как диагноз ставится для назначения правильного лечения, так и диагноз психического типа читателя ставится для рекомендаций, соответствующих данному типу книг.
Рубакин говорил о библиотеках: «Мы должны сделать библиотеку живым организмом. Мы должны сделать этот организм своего рода питомником самых полезных общественных микробов. Каждая книга должна быть таким микробом, эти микробы должны лететь во все стороны… И не туда, куда полетит ветер, а туда, куда нам самим нужно, чтобы они летели».
Целый ряд работ Рубакина был посвящен разработке этой теории, имеющей целью, как он сам говорил, «максимальное внедрение книг в читательскую массу». Здесь им была предложена и осуществлялась «социально-психологическая теория рекомендации книг», опирающаяся на теорию консонанса и диссонанса типов книг с типами их читателей и предполагающая приспособленную для этой цели технику устройства и функционирования библиотек, выдачи книг, ведения библиотечной статистики. Все эти принципы Рубакин старался внедрять начиная с 1901 года в своей петербургской библиотеке. Таким образом, эта библиотека совершенно не имела характера какого-то коммерческого предприятия — она стала крупным педагогическим центром, центром просвещения и самообразования читателей.
Замечу, что библиофилы игнорировали эту библиотеку: в ней не было редких и ценных книг. Здесь были только книги, учившие народ, звавшие его на борьбу за свои права, за лучшее будущее.
Глава 5
«Дорогой наш самоучитель»
В условиях дореволюционной России через школу книга еще не могла дойти до народа. Во-первых, школами тогда была охвачена очень слабая часть детского и взрослого населения. Во-вторых, преподавание в народных школах было так поставлено, что не могло внушить учащимся интереса к книге. Следовательно, необходимо было внешкольное образование. Но внешкольное образование — это, по существу, прежде всего есть самообразование. И вот именно самообразованию посвятил всю свою деятельность Николай Александрович Рубакин, рано почувствовавший и понявший необходимость его. В этом понимании действительных духовных нужд народа и заключается необыкновенное чутье современности у Рубакина.
В «Этюдах о русской читающей публике» он так прямо и написал: «В силу основных особенностей строя… народное образование в России заменяется самообразованием». Даже само слово «самообразование» было им популяризировано, это понятие было им значительно расширено и углублено.
Конечно, в 80-е годы, в эпоху жесточайшей реакции, не могло быть и речи о создании внешкольных учреждений в помощь самообразованию. Самообразование могло встать только как индивидуальная задача каждого, тянущегося к свету и образованию.
И вот за эту колоссальную работу — за организацию самообразования — взялся Рубакин.
Для руководства делом самообразования, которому Рубакин посвятил всю свою жизнь, он неизбежно должен был быть энциклопедистом. Он был в этом деле одинок. Пропаганда самообразования, помощь ему, классификация книг, авторов и читателей — все это имело целью способствовать самообразованию.
Рубакин строил систему самообразования, исходя не из теоретических представлений о целях самообразования, а из непосредственной практики общения с людьми самых различных категорий. Свой большой труд, вышедший в 1914 году, «Практика самообразования», в котором подводятся итоги многолетней практики, он начинает с того, что показывает, какой огромный человеческий материал служил ему для разработки теории и практики самообразования:
«Перед нами лежит большая пачка писем — более 7000 писем, полученных пишущим эти строки за последние два года из самых разнообразных уголков Российской земли… письма не только из городов, но больше всего из деревень, с фабрик, есть даже письма из казарм… Пишут люди самых разнообразных профессий, состояний и общественных положений и стоящие на различных ступенях образования: телеграфисты, конторщик, учителя и учительницы, доктор, сиделец винной лавки в одной из юго-западных губерний, еврейский мальчик из галантерейного магазина, портнихи, лесные сторожа, прислуга, крестьяне и еще крестьяне; пишет мастеровщина, чиновничество, писаря, приказчики, конторщики, офицеры, псаломщики, священники и т. д. И все более или менее на одну тему, и почти все с большей или меньшей дрожью в голосе и тоном, полным исканий и стремлений и страстного желания выйти из того положения, в котором они стоят по воле «злой судьбы» или «старушки истории», и полные мучительной жажды развернуть, углубить, расширить свою жизнь, сделать ее полнее, глубже, возвышеннее, напряженнее, а значит, и красивее…»