Вошедший был тот самый американец, которого мы видели в первой главе романа, следящим за лже-лакеем графини Мирабель. На этот раз он был одет во все черное, с видимым желанием показаться джентльменом.
– Моя фамилия Гульд, Генрих Антон, негоциант из Сан-Франциско. Вот мои бумаги – они в порядке… Что же касается дела, которое привело меня сюда, оно такое важное и такое сложное, что я попрошу у вас полчаса времени… – разговор шел на ломаном французском языке.
– Прошу садиться, – сказал вежливо господин Фигье, возвращая бумаги: – мне кажется, что вам удобнее будет изъясняться по-английски, я понимаю этот язык.
Посетитель очень обрадовался и продолжал уже по-английски:
– Я явился к вам по крайне важному, криминальному делу: дело идет о жестоком, бесчеловечном преступлении – об отравлении из-за корысти.
– Говорите, говорите, в чем дело, моя обязанность предупредить преступление.
– Уже поздно – преступление совершено; надо найти и наказать убийцу.
– Поменьше общих мест господин! Факты, факты, – горячился комиссар.
– Их еще надо уяснить, привести в систему и, доказав факт убийства, наказать злодея. Я пришел просить, требовать вашей помощи…
– Это мой долг, моя обязанность, но вот десять минут я не могу добиться от вас ничего, кроме общих мест! – воскликнул господин Фигье.
– Я долго жил в России и знаком со многими русскими, – начал американец: – приехав только что вчера из Америки, я был страшно поражен, узнав о смерти одной моей хорошей знакомой. Она умерла вчера, и я имею все основания предполагать, что смерть её была насильственной.
– Где же она живет? Фамилия? – быстро переспросил комиссар, приготовляясь писать.
– Проспект Великой Армии, дом № 21.
– Графиня Мирабель? – переспросил комиссар.
– Точно так… её фамилия Голубцова, Пелагея Семеновна.
– Я должен вам сказать, – с видимым сожалением отвечал комиссар: – что участок, где состоит дом графини Мирабель, принадлежит к другому полицейскому округу.
– Я это хорошо знаю, – отвечал американец: – но дело в том, что лицо, против которого я имею подозрение, живет на вашем участке, и вся деятельность его сосредоточена у вас в округе.
– Его фамилия?
– Казимир Клюверс, парк Монсо, № 43.
Комиссар насторожился.
– Вспомните, кого вы обвиняете? – воскликнул он. Господин Клюверс пятьдесят раз миллионер. Это человек уважаемый.
– Кем? – возразил господин Гульд. – Я знал Клюверса в России, знал, что он миллионер, нажившийся на золотых приисках, слыхал о нем очень много дурного, но никогда не слыхал, что он заслуживает уважения.
– Пусть все это будет так… но отсюда, не только до обвинения, но даже до подозрения далеко. Наконец, кто вам мог сказать, или почем вы могли узнать, что мадам Голубцова умерла отравленной?
– Я нечаянно, лицом к лицу встретился с одним из числа прислуги графини Мирабель, и тотчас узнал его. Это – вечный каторжник, судившийся в Петербурге за отравление своей матери.
Глаза комиссара засверкали.
– Но какое же отношение к господину Клюверсу?
Я проследил за ним и видел, как он, переодетый в партикулярное платье, ходил к господину Клюверсу.
Но позвольте узнать, какое же отношение имеет господин Клюверс к покойной мадемуазель Голубцовой?..
– Очень большое, господин комиссар, в этом-то и разгадка всего этого дьявольского дела. Господин Клюверс получил все состояние, только потому, что он был женат на дочери золотопромышленника Семена Карзанова, а госпожа Голубцова была замужем в первый раз за сыном Карзанова, который, по русским законам, наследовал бы 7/8 всего состояния он умер…
– Но у них не было детей…
– Был сын, но госпожа Голубцова, боясь за жизнь сына, который был уже раз у неё похищен, по распоряжению господин Клюверса, решилась не заявлять о его правах, тем более, что брак был хотя законный, но тайный. Это обстоятельство всегда висело Дамокловым мечом над головой господина Клюверса, достигшего состояния путем целого ряда преступлений… Он ежеминутно боялся, что вот-вот явится наследник, который отнимет почти все!
– Но где же этот ребенок? Если, как вы думаете, мать убита, надо ожидать того же для ребенка?!
– Это-то и страшит меня! Я только что вчера приехал и едва узнав про смерть госпожи Голубцовой, бросился к вам. От вас, от вашей прозорливости зависит спасение ребенка, если он только жив.
– Что же вы еще можете представить в подтверждение вашего обвинения и вообще ваших слов?
– Ничего более того, что сказал… Я долго жил в России, был очень обязан всей семье господин Карзанова, и то, что вам теперь показываю, только уплата старого долга!