— Доктор Уэнрайт?!
Не в силах удержаться на дрожащих ногах, Марго опустилась на кушетку.
Голову повело: белые и солнечные пятна замельтешили, точно в калейдоскопе. И в губы ткнулся край стакана.
— Выпейте, баронесса. Вот так…
Она глотала холодную воду, и мир обретал целостность. И в нем действительно был ютландец — живой и здоровый, только изрядно похудевший.
— А где же ваши усы? — осведомилась Марго.
— Пали жертвой чахотки, — браво ответил Уэнрайт.
И Марго, неприлично икнув, отодвинула стакан и дотронулась пальцами до его руки.
— Вы не призрак.
Сказала с такой убежденностью, что Уэнрайт не сдержал здорового хохота. А, отсмеявшись, ответил:
— Я подумал то же о вас. Харри говорил, что вы покинули Авьен. Рад, что вы вернулись. Пусть даже в столь трудное время.
Марго пытливо глядела в его лицо, взглядом пытаясь нащупать признаки болезни — мешки под глазами, пепельный цвет кожи, белую пленку на губах или сотрясающий грудь кашель. Но не было ничего. Глаза Уэнрайта ясны, а движения уверенные. На щеках — румянец.
— Как это случилось? — прошептала Марго.
Уэнрайт таинственно улыбался, и, придвинувшись к нему ближе, Марго вдруг различила вспыхнувшие и тут же погасшие в его зрачках золотые искры.
— Ламмервайн! — вскрикнула она.
На ее рот тотчас же легла ладонь.
— Тшшш… Прошу хранить молчание, баронесса, — дождавшись, когда она кивнет, Уэнрайт убрал руку и продолжил: — Да, это он. «Эликсир доктора Уэнрайта». Я пока еще не запатентовал название, но уже испробовал его на нескольких больных.
— Доктор Кауц говорил мне…
Понимание обожгло Марго так, что она перестала дышать.
То, над чем работал ее отец. То, чего всем сердцем желал Генрих. Оно теперь было здесь. Запечатанное в пробирках, поданное больным вместе с бромом и виноградным спиртом. Эликсир, настоянный на крови Эттингена, с помощью которого можно исцелить весь мир.
Но не успело спасти жизнь маленькому Родиону.
Внутренние уголки глаз защипало, и Марго отвернула лицо.
— Мне жаль, что это случилось так поздно, — будто поняв ее мысли, сказал Уэнрайт. — Но рад, что случилось вообще. Харри явил чудо.
— Генрих? — Марго вскинула глаза. — Он знает о моем возвращении?
Замерла, ожидая ответ.
— Нет, — ответил Уэнрайт.
Марго выдохнула и кивнула.
— Может, и к лучшему. Я видела его на пожаре…
— Там погиб Томаш.
— Боже! — Марго взволнованно подскочила. — Мне жаль!
— Для Харри волнений достаточно, — продолжил Уэнрайт. — Не думаю, что ему нужно знать о вас. Тем более, вы пришли с мужчиной…
Марго сжала пальцы в замок. Сердечко подпрыгивало и билось у горла. Она знала — конечно, знала! Что Генрих ничего не обещал ей! Что сам был женат! Что они не могли бы быть вместе! И пыталась выбросить мысли о нем из головы, ведь рядом был добрый, понимающий, надежный Раевский…
Знала — и все равно стало мучительно стыдно и горько.
— Мы только помолвлены, — сказала она. — Мы…
И не успела договорить.
За дверью, далеко в коридорах госпиталя, зловеще загромыхали выстрелы.
Госпиталь Девы Марии.
Они не успели ни испугаться, ни удивиться — дверь с грохотом отлетела от удара, и Марго упала спиной на хромированный стол. Звякнули и рассыпались осколками колбы.
— Что вам угодно, господа? — Уэнрайт подался навстречу, но его грубо отпихнул вошедший верзила с револьвером в руке и в распахнутой шинели явно с чужого плеча. Обведя присутствующих мутным взглядом, рыкнул:
— На выход без разговоров!
В коридоре маячило еще двое молодчиков, и разговаривать с такими вправду не хотелось.
Хлопали двери палат и процедурных. Серые пижамы больных смешивались с белыми халатами фельдшеров. Где-то за поворотом мелькнуло озадаченное лицо доктора Кауца. Кто-то из больных метнулся к окну, дернул обеими руками раму — и с улицы тотчас же раздалась пулеметная очередь. Больные повалились на паркет. С потолка посыпалась штукатурка. Марго прижалась плечом к колонне, но ее быстро оттащил верзила с револьвером. Двое других вооруженных до зубов мужланов тащили доктора Уэнрайта и на каждую его попытку что-то спросить, совали кулаком под ребра, отчего ютландец складывался пополам и натужно сипел, тараща налитые кровью глаза. Мелькали пижамы и черные шинели. На рукавах — заметила Марго, — красовались белые повязки с грубо намалеванным крестом с краями, загнутыми как когти. И в груди сразу похолодело: она узнала этот символ — он был отпечатан на листовках, которые разбрасывали в кафедральном соборе за минуту до взрыва. И было в этом знаке что-то непередаваемо хищное, отчего Марго почувствовала дурноту.