Наконец-то он вернулся домой!..
XII
ГОД ТРИУМФА (1630)
И вот он вернулся к родных! пенатам. К его прежней славе прибавились новые лавры. Он сыграл свою партию на великой шахматной доске Европы. Его соотечественники, живущие в политически зависимой стране, с восхищением взирают на того, кто бросил вызов судьбе и, вопреки своему происхождению, как равный обходится с королями и министрами. Рядовые зрители всегда ценят не столько качество игры, сколько смелость саму по себе. Они не принимают в расчет ни поражений, ни обид, ни испытаний, ни треволнений, которыми оплачивается сложная роль. Они видят только ее блестящую, почти легендарную сторону: вот могущественный человек, при звуках голоса которого не слышен жалкий гул безымянной толпы. Но сам Петер Пауль — кто знает — доволен ли он? Он вернулся в свой роскошный дом, в свою мастерскую, к своим помощникам, к своим заказчикам.
Друзья радостно встретили его, инфанта выразила ему свое удовлетворение. Благодаря его усилиям английский посол плывет сейчас в Испанию, чтобы заключить мир, которому любой ценой хотели помешать ее враги. Рубенс вступил в игру против грозного Ришелье, и результат партии все еще не определился. Англичане признательны ему за ловкость. Посланец Испании, он завоевал уважение своих повелителей и симпатию противников. Но как он сам относится ко всему этому в глубине души?
Рубенс не из тех, кто любит откровенничать. Он неизменно учтив и на редкость обходителен. Но это маска, глядя на которую легко обмануться. Непринужденный тон его писем и разговор об ученых предметах призваны подтвердить безмятежное состояние его духа. Однако чтобы разобраться в нем поглубже, приходится строить догадки. Или же сопоставлять различные суждения, слетающие с его пера. Но ни один из его корреспондентов не может сличить его письма. Если его друзья Пейреск и Дюпюи искренно верят, что он не любит англичан, Жербье имеет все основания утверждать противное. Инфанта убеждена в его верноподданнических чувствах, и в общем она права. Оливарес не сомневается в его преданности Испании, и, в конце концов, он тоже прав. У голландцев, о которых он обычно отзывается как о врагах, нет причин заподозрить его во враждебном отношении. Да и разве он не высказывал неоднократно свою неприязнь к Франции, и разве можно сбросить со счетов его выпады против политики Мадрида? Хотя высказывания Рубенса противоречивы, они почти всегда искренни.
Служа определенной партии, он не хочет надевать шоры на глаза. Само собой, приходится быть осторожным — иначе невозможно участвовать в игре. Если ты хочешь отстоять свои позиции, нельзя напрямик высказать всемогущему Оливаресу правду о его политике, и точно так же нельзя высказать Жербье свое откровенное мнение о Бекингеме, если ты хочешь сохранить доверие этого могущественного министра. Настоящий политик — и это характерная его черта — верит в собственные идеи и методы и презирает чужие, даже когда речь идет о его сторонниках. Жажда власти берет в нем верх над всеми другими соображениями, и если политик охотно принимает внешние знаки, свидетельствующие об успехе и завоеванном положении, то прежде всего потому, что они производят впечатление на посредственность и заурядность — а имя ей легион! Собственно говоря, это лишь обходный маневр, чтобы достичь все той же цели — могущества. Те, кто относится к этим побрякушкам славы всерьез, не настоящие политики, ибо настоящий политик никогда не смешивает цели и средства.
Подлинно великий человек должен верить только в самого себя. Всегда и всюду самым естественным образом себя утверждать. Однако это далеко не просто для того, кто хочет вырваться из своей среды. Мир зиждется на принятых ярлыках, и художник, желающий стать политическим деятелем, слишком уж нарушает обычаи. Король Испании не был единственным, кто выражал недоумение: «При чем здесь этот художник?» Есть ведь еще те, для кого политика не призвание, а ремесло. Они возмущены выскочкой, который нарушает привычный порядок и угрожает их профессиональным интересам. Художнику-дипломату приходится хитрить — хитрить, чтобы проложить себе дорогу, чтобы отвоевать себе маленькую роль, а потом ее сохранить. С влиятельными людьми приходится считаться, приходится держаться с ними с притворной скромностью, даже когда их проволочки приводят тебя в отчаяние, а злая воля очевидна. Тот, кто трезво судит обо всем, не может примириться с чужой слепотой. А всякий политик считает, что он судит трезво. Вот почему, несмотря на почтение, которым окружен художник-дипломат, вернувшийся по окончании своей миссии, естественно спросить: доволен ли он?