Несомненно, Рубенс хотел бы безраздельно властвовать в каждом из этих жилищ, где так истово поклоняются живописи. Не потому ли он, всегда признававшийся, что предпочитает крупные композиции, так часто пишет небольшие полотна? Ведь он хочет быть представлен в кунсткамерах, где размер стен зачастую невелик.
Он из породы тех старых борцов, которые никогда не сдаются. В нем все еще бурлит могучая сила. Ему по-прежнему не хватает времени. С политикой он распростился. Он держится вдали от придворной жизни, часть года проводит в деревне, и все равно времени не хватает. Он знает, что, чем энергичнее он будет действовать, тем больше успеет извлечь из жизни. А это самое важное. В особенности когда исполнилось шестьдесят. В молодости чувствуешь себя бессмертным. В шестьдесят ценишь жизнь потому, что помнишь о смерти. Искусство, женщины, знания, богатство, родные, друзья — все это разные стороны жизни, его жизни, а это главное его сокровище. Да, конечно, есть еще бог. По сути дела, человек стоит перед выбором — либо верить в самого себя, либо полагаться на бога. То есть выбрать путь земной или путь небесный. Однако некоторые выбирают окольную дорогу: делают вид, будто полагаются на бога, а на самом деле верят только в самих себя. В те дни, когда его оставляет подагра, Рубенс непременно ходит в церковь к обедне, но бог отнюдь не занимает его мыслей. Петер Пауль всегда действует как человек, который предоставлен самому себе среди других людей, которые также предоставлены самим себе. Он воспитан в духе стоицизма. Стоик — тот же христианин, только неверующий. Да и разве можно назвать христианином Ришелье, который, истребив французских протестантов, поддерживает протестантов голландских и немецких против испанских католиков? И разве можно назвать христианином кардинал-инфанта, который командует войсками на поле сражения?
Времена изменились. Тридентский собор сформулировал новую доктрину римской церкви. Иезуиты проповедуют более гибкую мораль. Они хорошие психологи, они учитывают добрые побуждения, вера под их влиянием становится более снисходительной. Архитекторы, скульпторы, живописцы, ратующие за новый стиль в искусстве, оказывают им большую помощь. Добрый католик не должен терзать себя лишними тревогами. Пусть исполняет свой христианский долг, не проявляя неуместного рвения, — большего от него не требуется. Рубенса вполне устраивает такая доктрина. Метафизические тревоги ему чужды. Он жадно пользуется жизнью, а в остальном, следуя принятой формуле, полагается на волю божью.
Хотя он работает на своих многочисленных клиентов, он прежде всего работает для себя, для собственного удовольствия. Его техника неприметно изменилась. Он всегда писал сильно разведенными красками, но теперь он нашел способ сделать их еще тоньше. Он едва касается кистью холста или доски. Из этих прозрачных и текучих, ласкающих мазков рождаются формы, созданные его воображением. Его ученики, даже самые искусные, не поспевают за ним. Они больше не могут ему помогать. Кажется, будто неосязаемый цвет его картин струится из самой материи. Быть может, это результат того, что он подолгу живет в деревне? Так или иначе, он открыл для себя природу. Она перестала быть декоративным фоном, выписывать который он доныне предоставлял своим искусным помощникам. Она выдвигается на первый план, сама становится действующим лицом картины.
Собственно говоря, он никогда не был совершенно равнодушен к ней. Время от времени он писал пейзаж, словно для того, чтобы доказать, что нет такого жанра, в который он не внес бы чего-нибудь своего. Вначале это были сельские сцены вроде «Притчи о блудном сыне», которая написана им самим и пронизана удивительной гармонией. В этом же стиле написана «Зима»: хлев, животные, земледельческие орудия, уголок пейзажа. Но мало-помалу пейзаж стал занимать все большее место. Вот «Ферма в Лакене» — прекрасный пример упорядоченной композиции, поддержанной мощной и точной моделировкой форм. А вот и другие пейзажи: тут стада, там увязнувшая в грязи телега, деревья, вздрагивающие на ветру. А вот и бури. Ветер, молния, радуга. Могучие порывы ветра колеблют листву, вовлекают изображенную сцену в насыщенное драматизмом движение. Таковы пейзажи в картинах «Охота Аталанты», «Кораблекрушение Энея», «Филемон и Бавкида».
Долой традиции ван Конинкслоо, Иоса де Момпера и Яна Брейгеля. Это слишком спокойные и педантичные художники! Они тщательно отделывают каждую деталь в ущерб общей эмоциональности. Нет, самое главное в картине — движение. Пусть ветер сотрясает пейзаж. Пусть на нем будут облака, молнии, солнце, просветы, контрасты света и тени. Долой слишком четкий рисунок! Во время бури различить очертания каждого листочка невозможно. Листья превращаются в одну сплошную трепещущую массу. Когда бушует буря, все окрашивается единым трагическим цветом, в котором тонет локальный цвет. Но если даже все вокруг потемнело и посерело, картина отнюдь не должна быть тусклой. Права цвета священны: колорит должен оставаться теплым, даже если атмосфера как бы исключает эту возможность! Тот, кто хорошо владеет своим ремеслом, может прибегнуть к красной грунтовке, которая, просвечивая, придает звучность всем темным и серым тонам — как, например, в «Кораблекрушении Энея». Таким образом, с помощью магии цвета и динамичного рисунка Рубенс создает совершенно новый пейзаж — одновременно героический и лирический. Теперь, удовлетворенный тем, что наложил печать влияния и на этот жанр, он может успокоиться и писать более сдержанные по настроению пейзажи.