Впрочем, можно, как оказалось, эту работу и не вести.
ЕСТЬ старая русская сказка о дураке, который на свадьбе плакал, а на похоронах смеялся. Мне иногда кажется, что никакой он был не дурак. Просто он боялся перегибов.
Проблему можно, как оказалось, решить очень просто. Не мучиться, не искать, не учить, а сделать так, как сделали во Львовском политехническом институте: откровенно разбить абитуриентов на три группы — дети рабочих, дети колхозников, дети служащих, — экзаменовать их порознь и назавтра же отрапортовать, что достигнут «желаемый состав». Этот почин уже осудила «Правда», но, судя по письмам читателей «Известий», подобное делается и в других вузах, хотя там достало ума не вывешивать списки. Вот плодотворная идея!
Министр высшего и среднего специального образования СССР В. Елютин в своей недавней статье писал: «Совершенно очевидно, что мы не можем поступаться требовательностью к знаниям абитуриентов». Увы, иные вузы уже поступаются. И если мы учтем, что ответственности за качество своей «продукции» они не несут и что просчеты на ниве образования сказываются не в один год, то ясно станет, сколько тут будет наломано дров.
Следуя разным инструкциям, можно зачислить ребят из сельской местности, которые не прошли по конкурсу, а можно и не зачислять, можно, когда у них на один балл меньше, а можно, и на два, — создается нервозность, поле для слухов, для произвольных решений. Вот уж и в газете пишут, что некоего абитуриента с пятерками не приняли, предпочтя ему другого — с четверками и тройками, и это, мол, правильно, и так и надо. Вот уж другой автор доискался, что в Центральной музыкальной школе при Московской консерватории треть учеников — дети музыкантов. Ужасное разоблачение!
Остановимся, умерим наши нервы, поговорим спокойно. Без улюлюканья. Моцарт тоже был сын музыканта, и Бетховен тоже — куда их теперь? Что поделать, если музыканта-исполнителя надо учить с шести лет, с семи — поздно, с восьми — безнадежно (я не говорю о певцах, которых, кстати, эта школа не учит). Что поделать, если в семьях музыкантов раньше угадывают способности ребенка, пусть даже не выдающиеся, и, главное, вовремя начинают их развивать. Да и что предлагается? Конечно, есть в селах и рабочих поселках дети с музыкальным талантом, и надо, как это делают на Украине, в Прибалтике, их находить и учить, надо шире ставить эстетическое воспитание, начинать его с детских садов, больше строить музыкальных школ в селах, добиваться, чтобы уровень их был достаточно высок, но все это долго, а хочется поскорей, чтобы сейчас же был «нужный процент».
Читатель понял, о чем идет речь. Перегиб почти всегда есть попытка искусственно опередить свое время, свою эпоху. Перегиб — это мечта о чуде, о «скачке», большом или малом, который вмиг разрубил бы все гордиевы узлы. Перегиб — это проявление субъективизма, — волевых решений, не основанных на анализе жизни общества. Потому перегиб, от кого бы ни исходил он, идет вразрез с линией партии, которая последовательно строит свою политику на твердой научной основе. Перегиб — это исконное стремление к простоте в пору, когда пора применяться к сложности.
В чем кардинальное решение проблемы, которая заботит нас? В выравнивании образования — вот идеал культуры. Сельская школа должна давать такую же подготовку, как школа городская. Добьемся мы этого? Да, непременно. Но не сегодня и не завтра. Это одна из сторон сложнейшего процесса стирания существенных различий между городом и деревней, между умственным и физическим трудом. И если мы миримся пока что с тем, что в Барнауле нет МХАТа, а в Костроме Третьяковской галереи, то, ничего не попишешь, придется нам признать, что школа в малых городах и в селах не равна школе московской, ленинградской, киевской. В один год этого не переделать.
Другое дело, что нельзя сидеть сложа руки. Другое дело, что партия, государство очень многое делают для того, чтобы ускорить процесс. Да и успехи наши общеизвестны. Напомню: в царской России было 112 тысяч специалистов с высшим образованием, у нас их 6 с половиной миллионов. В 50 раз больше! Сейчас в поре зрелости второе пореволюционное поколение. Другими словами, подавляющее большинство нынешних интеллигентов — дети былого «простонародья».
Справедливое социальное устройство не в том, что через каждые два поколения дети будут менять профессии родителей, — это нереально. Сила примера ведет молодых, и ни один не впечатляет больше примера отцов. В этом нет ничего плохого. Плохо другое, плохо то, что стали исчезать династии учителей, династии доменщиков, династии земских врачей…