— Ну и ждите, — сказал Остап довольно грубо.
В ОБЛАСТНОМ городе N стоял в тот день страшный мороз. Старожилы говорят, что таких морозов не было с войны. Но он поехал в милицию через весь город — сперва в автобусе, потом в холодном трамвае. Дежурному сказал, что у него имеются ценности. Немалые, сказал он со значением. И он решил их сдать — на благо государства. Сам решил сдать. Сказавши это, он переступил некий порог в своей жизни, но дежурный удивления не выразил. Сказал только:
«Изложите ваше заявление письменно».
«Охотно».
Позже мне показали эту бумагу. Почерк был аккуратный, конторский, каждая буковка выписана отдельно; графологи считают, что если в скорописи человек успевает бросить каждую букву отдельно, то это значит, что он высокого о себе мнения.
Начальнику областного Управления внутренних дел
ЗАЯВЛЕНИЕ
Хочу сдать мне принадлежащие ценности на усиление обороноспособности нашей славной Армии.
Прошу прислать 20 января с. г. ко мне в дом по сообщенному адресу ответственных товарищей, которым я бы сдал.
Внизу стояла затейливая с росчерком подпись.
Пока дежурный читал этот текст, пришедший с затаенной усмешкой следил за ним. Спросил: «Небось не часто вам подают такие заявления?» — «Бывает…» — неопределенно ответил тот.
Дело было в субботу, звонили телефоны, где-то уже начались пьяные происшествия, дежурный, майор Волков, был занят. Но минут через сорок он все же поднялся к начальнику следственного отдела: «Константин Михайлович, тут у меня странное заявление. И не менее странный заявитель». Подполковник Русинов прочитал. «Где он?» — «Я отпустил. Примерно в тринадцать тридцать. Особого доверия, конечно, не вызывает…» — «Обрисуйте внешность». «Старик, — сказал дежурный. — Он с 1894 года. Бритый. Лицо белое, морщин почти что незаметно. Холеное лицо. Одет опрятно, разговор грамотный… Что еще? Ходит тяжело. Впечатление: он больной. А так держался обыкновенно… Трезвый».
Полчаса спустя опергруппа выехала из областного управления. Вместе с шофером было их пятеро. Возглавил сам Русинов. Вообще-то, он не верил. Скорей всего это глупый розыгрыш, или какой-то у старика скандал с домашними, или просто он не в себе. И тогда завтра посмеются над ними. Но если старик правду написал, то откладывать до понедельника рискованно. Может он заболеть, могут ограбить его (если еще кому-то объявил свое решение), да и просто может он передумать… Они миновали центр, в городе N — деревянный, потом потянулась многоэтажная окраина, они и ее миновали, впереди были заводы, гуднул поезд на железной дороге, они свернули направо, тут все было окутано снегом и тишиной, стояли приземистые частные строения. И ни души на улице — морозная, нерабочая суббота.
Нужный им дом был в глубине участка, серый, заиндевелый. Забор поверху обтянут колючей проволокой. «Ого!» — сказал Волков. Они вдвоем вышли из машины, Русинов и Волков, оба в штатском. Подергали калитку, потом обнаружили, что изнутри на ней висячий замок. Начали стучать, залаяла в ответ собака, но дом молчал.
Потом шел мимо какой-то человек. «Нет, — говорит, — эти не откроют. Особняком живут». — «А мы вроде договорились. Да вот не достучимся». — «Тут у них секрет, — сказал прохожий. — Сигнализация».
И точно, среди сухих ветвей, торчащих над забором, словно замаскированный, висел комок проволоки. Они подергали, и зазвонил звонок в глубине двора. Послышался скрип отодвигаемых засовов, и показался старик…
— Понимаете, — объяснял мне позже Русинов, — надо было сразу найти верный тон. Поскольку он явился сам, лучше всего было за ним оставить инициативу.
ОНИ ВОШЛИ. Волкова старик узнал, Русинов ему представился. Назвал свой чин. Дескать, придавая его заявлению большое значение, счел необходимым лично с ним познакомиться. Старик говорит: «Присаживайтесь». — «Можно и раздеться?» — «Извольте».
Дом у него большой. Справа, как войдешь, русская печь, за нею кровать, потом оказалось, старухина, над ней в углу икона в тяжелом окладе, и горит лампадка. А они прошли в зал. Все там было добротно, массивно. Два дивана, большой шкаф, большой ковер на полу, у окна письменный стол. И опять икона в углу.
Сели, начали общий разговор, ни к чему не обязывающий. Как, мол, чувствует себя хозяин. Он ответил, что все бы ничего — ноги отказывают. «А что у вас?» — «Закупорка вен». — «По-медицински, значит, тромбофлебит?» — «Верно… Операцию собирались, но, спасибо один врач надоумил, спасаюсь мазью Вишневского». Так они сидели, беседовали, и вдруг он: «Ну, не будем терять времени. Пойдемте копать!» Все поднялись. «Скажите, а это далеко?» «Нет, — говорит. — Это у калитки».