Впрочем, врагам тоже доставалось, и даже всюду шныряющие кочевники теперь были не так опасны, потому что лукам в такую погоду приходилось как бы не хуже.
Ни о каком продолжении боевых действий не могло быть и речи, всё сидели на своих местах, хоть разъезды, мелкие отряды врагов постоянно встречались друг с другом.
Тех силистрийских предателей, что открыли ворота, взяли на службу в армии, сформировав друнгарию — и там были не только войнушки, но и немало латников-джебелю, и сипаев, и сераткулу, во главе с Ильхам-беем, альфатарским землевладельцем. Поговаривали, что возглавляя несколько сотен всадников, выходец из знатного рода, он был обижен на султана, так как из-за тяжёлого финансового положения часть его земель отобрали обратно в казну, но оставив норму по всадникам, что он должен был предоставлять в войско.
Найм сарацинов в войске восприняли относительно плохо, и даже неприязнь к бывшим войнукам отошла на второй план, так как они хотя бы так же были мессианами, ортодоксами, и натерпевшиеся от исмаилитов люди вслух задавали неудобные вопросы, офицеры (часть) хмурила брови, но никто пока ответить не мог, почему хартуларий от имени императора привечает этих бородачей.
Их задирали, вызывали на бой, цепляясь по каждому поводу и они не отставали — щерили свои поганые рты и произносили страшные ругательства, хватались за ножи и даже, говорят, не раз пролилась кровь, пока их не отвели подальше, дав право Ильхам-бею, новому друнгарию, набрать себе людей из пленных. Говорили, что у него было столько желающих из перекрещенцев, что скоро его друнгария может стать турмой.
Более всего негативно это было воспринято офицерским кружком ромеев, пришедших к выводу, что советники императора, чтобы закрыть потребность в войсках, конечно, готовы на всё, но таким образом забывают ошибки прошлого, совершая новые.
До начавшихся дождей успели дойти только до Никополя…
А потом, в один из последних сухих осенних дней, разнеслась новая страшная новость: Филипп Эммануил, принц Пьемонта, сын савойского герцога, попал в плен! Этот молодой четырнадцатилетний юноша в очередной раз увязался за конными патрулями вместе со своей охраной и небольшой свитой из молодых знатных людей (возрастом постарше). Карл Эммануил спокойно относился к тому, если его сын покидал расположение лагеря, в котором главным врагом для подростка выступала скука, а надёжная охрана должна была его защитить, к тому же опыт войны сам по себе не появится. Тем более когда ты прочитал деяния Александра Великого, грезишь войной, и сравниваешь своего отца с царём Филиппом.
К тому же хотелось посмотреть на новую забаву, которую Савойя и генуэзцы называли "скарамушничаньем" (от имени фольклорного героя Скарамуша, что любил устраивать словесные перепалки — так и появилась скоротечная схватка, стычка, быстрый стрелковый кавалерийский бой. прим. авт.) было весьма любопытно, к тому же его вызвались сопровождать и ромейскиекавалеристы-пронории.
И надо же такому случиться, что когда их разъезд столкнулся с отрядом татар, одна из стрел смертельно ранила коня. И всё бы ничего, спешившийся телохранитель одолжил своего, но приближающийся во всю мочь отряд джебелю и акынджы догнал малочисленный кортеж пьемонтского принца, и при попытке прорыва от многочисленного, пусть и более мелкого противника, и второй конь получил травму, а Филипп Эммануил вывалился из седла.
В результате безобразной бойни брюки и подоспевшие акынджи охрану перебили, а сопровождавших конных ромеев опрокинули и рассеяли, и вот уже молодой человек свисает вниз головой с седла…
Это известие ошеломило и разгневало многих — Филипп Эммануил был не самым плохим молодым человеком, в меру веселым и послушным.
Это стало сильным ударом и для отца — Карла Эммануила, который должен был и продолжать военные действия, и, как любящий отец, как правитель — заботиться о своём наследнике. Были немедленно посланы гонцы на переговоры, но они, в силу обстоятельств последующих позднее, весьма затянулись.
А действия профориентации, показавших себя в бою не с лучшей стороны против жестоких сарацин, нанесли очередной удар по отношениям союзников.
Переговоры о выкупе пьемонтского принца затянулись из-за того, что султан Ибрагим, сильный правитель и полководец, сильно занемог после известий о смерти своих троих детей и старшей, любимой жены, и уже когда ромейские войска были на пути к зимним квартирам, стало известно, что он отдал богу душу (и наверняка жарится в аду — как были уверены всё мессиане, хотя по человечески его многие жалели).
И его армия и остатки земель стали распадаться на фракции и группировки — часть отказалась подчиняться румелийцам, часть согласилась, потому как султан Селим ll румелийский объявил, что единственным наследником своего умершего от горя "брата", в этот трудный для всех истинных исмаилитов момент, когда неверные наступают со всех сторон, может быть только он, и призвал всех праведных воинов под свои знамёна.
Впрочем, часть кочевников тут же поспешила отделиться от войска и они ушли через мятежную Трансильванию и Валахию в свои земли, и никто не смог их остановить.
Примерно в то же время начали приходить тревожные слухи, что король Франции собирается объявить Священной римской империи германской нации войну, так как они опасались, что такое чрезмерное усиление после уничтожения силистрийцев серьёзно бы укрепило положение империи, что было бы весьма опасно для королевства, и так окружённого владениями Габсбургов. Все в это всерьёз верили, и ждали что вот-вот начнётся новый виток войны, в которой и так чрезвычайно обросшие долгами австрийские Габсбурги ещё ничего не приобрели, что заставляло их с недовольством писать гневные письма Русворму, обвиняя его в том, что он не спешит вести армию ромеев в решительное нападение на румелийцев, и на остатки армии Силистрии, не давая даже шанса на оправдание. В конце концов им нужна была победа, а не усиление, как они считали, старой гнойной ямы Европы под названием Ромейская империя, оставшейся пережитком прошлого.
Ну и конечно, нашлись те, кто вызвался остаться — "добровольцы-волонтеры" — так вольно и беззаботно грабить они мало где могли себе позволить.
Основные силы испанцев и немцев были в волнении — все ждали, что в случае начала войны их могут отозвать в Геную, для прикрытия Северной Италии и потому предавались грабежам, забирая возки с трудовыми лошадьми у местного населения и наполняя их доверху содержимым разграбленных господских домов тимаров, беев, кятибов — в общем всех старых хаджегянов (бюрократов) и прочих, продавая пленных тосканским и мессинский купцам, что давали самую лучшую цену. Караваны телег тянулись к Городу, чтобы добро было перегружено на корабли, перевозящие его в более благополучные земли, чтобы осесть в замках и дворцах, радуя латинян восточным колоритом и роскошью.
Волновались и в Буколеонском дворце, что видно было по высшим офицерам на совещаниях. Лишиться большей части сил союзников, их флота и остаться один на один с румелийцами и кочевниками ромеи откровенно считали ужасным, страшнейшим из положений и спешно пытались сформировать новые полки на возвращенных территориях из лояльного населения, а также пытаясь закупить хоть что-то из военных припасов: и крупные торговые, финансовые дома часто шли навстречу дипломатам Андроника IV — всё же немало удалось приобрести в ходе текущей войны, а может и ещё получится что-то приобрести. В любом случае они бы в накладе не остались.
Боеспособность набранных солдат была низка, и это все понимали. Среди всевозможных бюрократов, быстро расширяющейся прослойки бюрократов, нотариусов, высших армейских чинов пошли осторожные разговоры, что неплохо бы было заключить перемирие с румелийцами и сохранить завоеванное и для этого они были уже готовы даже что-то уступить.
Дряхлая империя захватила кусок своих коренных земель и теперь с трудом их пыталась переварить.
Все, каждый житель истерзанного войной кусочка мира надеялся, что может быть, новый век, семнадцатый откроет новую эру, эпоху стабильного мира. Надеялись, но никто не верил, активно затачивая клинки, выливая пушечные стволы, набивая бочки порохом, ставя под ружьё новые полки солдат и оснащая боевые корабли.
Продолжение следует…