Впрочем, ручеёк добровольцев уже почти иссяк. Корабли из испанского Сан-Лукар-де-Баррамеда, ставшего местом тех, кого вербовали на полуострове, уже не прибывали. Когда стало теплеть, стали прибывать организованные группы наёмников. Но не тех вышколенных, великолепно выглядящих, тренированных бойцов, как императорские этериоты, а во многом их противоположные группы. Это был сброд всей Европы — гасконцы, шотландцы, унгары, влахи, мунтяне, алеманы и швабы — немцы, как их порой называли, и представители других народов. Они шлялись по улицам города, пили, играли в кости, затевали драки с жителями города и между собой, хвастались тем, сколько они уже убили и сколько убьют, награбят на грядущей войне. Не зря же здесь собирается такая армия, которую в мирное время трудно прокормить и более богатому государству. И, по их словам, им и деньги за службу можно не платить, лишь оставив им право на всю добычу, ими взятую.
В начале марта все сформированные кентархии перемешали, постаравшись установить относительно ровное количество бойцов в них. В их кентархии оказалось почти сотня стрелков, восемьдесят контарионов, и всего около пятидесяти алебардистов, считая с сержантами, это считая с несколькими офицерами, повышенными в чинах из сержантов. Также было пару слуг из городских пацанов, обслуживающих офицеров. Их с радостью отдали их семьи за плату мальчишкам в виде кормёжки из общего котла. Но такое количество стрелков оставили только в первых сформированных ротах, в остальных было до половины меньше. Их кентархию возглавил Герард Дипар, бывший помощник знаменитого Филиппа Каньядеса, успевший послужить в основном в галерном флоте Сицилии. Но как выяснилось, опыт управления пехотным подразделением у него был, сформированный, как поделился его слуга, за счёт столкновений с магрибцами и налётов на их земли и попытками установления власти Испании в прибрежных городах при Филиппе Втором.
Несколько кентархий вошли в состав турмы под командованием Томаса де Вальверде, ещё одного островитянина. Бывший владелец собственного корабля, имевшего несчастье столкнуться с исмаилитскими кораблями, жаждал отомстить всем сарацинам и поправить свои финансовые дела. Здесь уже были несколько музыкантов — трубачей и барабанщиков. Четыре друнгарии образовали турму, под командованием маркиза де Виллаба, сына Сицилийского вице-короля. Из-за большого количество выходцев с острова, их прозвали Сицилийская турма или Сицилийский полк.
Вскоре после всех этих перестановок их повели на первую боевую операцию. Действовали совместно несколько сформированных турм, совместно с турмой виглов города под общим руководством Франческо де Медина, командиром одного из полков и Кирилла Стипиота, главой виглов, по просьбе великого логофета Анастасия Хинтила. Задача их состояла в том, чтобы оцепить районы, в которых располагались трущобы и никого не выпускать оттуда, пока вооруженные алебардами солдаты обыскивали дома в поисках скрывающихся от службы людей. Просто оказывается, пока шла их муштра, василевс Андроник IV издал указ, по которому жители города подлежали обязательной службе. Это касалось не всех — представители гильдий, слуги, торговцы, чиновники освобождались от вступления в формируемые части. Конечно, это многим не понравилось и как всегда, привыкшие к определённым вольностям жители не стремились выполнять указ. К тому же, количество преступников здесь всегда превышало число законопослушных граждан. Но сейчас в городе стояли части, которым как раз требовалась операция, в которой можно было проверить, чему они научились за последние месяцы. Ну а город мог избавиться от беспокоящих его людей, да не просто, а с тройной пользой — и новые солдаты, и уровень преступности снизится, и солдаты в хоть в каком-то деле обкатаются.
Полулох, в котором состоял Теодор, занял один из перекрёстков, исправно выполняя приказ. Примерно половина солдат отдыхала, пока есть возможность, вытянув ноги, пока их товарищи их сторожили. Стояла относительная тишина, лишь на соседних улицах раздавался крик, и время от времени грохот выламываемых дверей. Зажжённые фитили дымились, а голова Теодора, которому очень не хватало сна, отчаянно сопротивлялся тому, чтобы не уснуть. Должность гемилохита исполнял злобный Глёкнер, который после отработки приёмов с мушкетом, требовал от них заниматься с выданными клинками, показывая, как правильно наносить удары и отбивать их. Помимо этого, он требовал, чтобы они держали одежду и жильё в чистоте, и после скудного ужина они стирали, скребли, вычищали. А какое-то время назад придумал новую вещь — заставлял по очереди надевать на себя доспехи контарионов и бегать в них. Проклятые железяки громыхали и скрежетали, подкованные башмаки стучали по утрамбованной земле и камням и грозили уже развалиться, пот заливал глаза, ремешок шлема врезался в подбородок, шлем раскачивал голову, лёгкие разрывались от желания вздохнуть побольше воздуха, ноги горели и заплетались. Бегать заставлял по десятку солдат единовременно. И пока одни приходили в себя, другие молились или с ненавистью исподтишка поглядывали на младшего офицера. Но что-то сказать ему или уж тем более сделать не рисковали — эспонтон, символ власти гемилохита, в его жилистых руках был не только украшением. Им он раздавал увесистые удары, показывая, что нерадивых учеников он может с лёгкостью прибить. Поэтому такую «прогулку» в город Теодор воспринял с радостью, и теперь наслаждался отдыхом, стоя задремав. Лишь время от времени подвигал фитиль меж пальцев дальше, чтобы не обжечься.
Дремал, пока с соседней улицы, где ломали двери, не раздались уж больно громкие крики, рёв команд. Грохнул залп выстрелов. Все встрепенулись, лежащие подскочили, строясь в шеренги, готовясь прийти на помощь. Стрелки вперёд, пикинёры и остальные позади. Но не успели они ничего сделать, как из-за угла, метрах в тридцати, выбежали пять лохматых, окровавленных мужчин, держа в руках длинные ножи.
— Бросить оружие и стоять на месте!
Несмотря на команду, отданную с ужасным акцентом, беглецы решили рискнуть и пробежать на другую улицу.
Глёкнер был быстр:
— Целься!
И не успел Лемк вскинуть мушкет на сошку, как:
— Пли!
Не успев прицелиться, только наведя ствол в ту сторону, нажал на рычаг, опуская фитиль на пороховую полку. Более десятка выстрелов первой шеренгой. Грохот, сноп искр, клубы дыма. Отойдя назад, перезаряжая, увидел, как сквозь дым виднеются тела двух лежащих один на другом. Третий, отползая на руках, затих недалеко. Потом Теодор посмотрел на тела. Тяжёлые мушкетные пули, способные пробивать доспехи тяжёлой пехоты, пробили тела насквозь, оставив страшные развороченные раны. Пулям было без разницы — мясо или кость, они прошли через всё с одинаковой лёгкостью, пролетев улицу и сплющившись о стену. Глёкнер, походил вокруг трупов, перевернул один из них, что-то бурчал и пыхтел. Но мы, уже немного знавшие нашего строгого гемилохита, понимали — он был доволен нашим залпом.
Это было единственное серьёзное происшествие. Немец объяснил кентарху что произошло. Потом отряд перевели на конвоирование новых солдат империи в их новое место пребывания. Ещё пару дней они прочесывали другие районы, но таких происшествий, оканчивающихся смертями, больше не было.
А потом вновь началась муштра, не давая ни капли лишнего времени. И больше отрабатывали действия совместно всей своей пехотной турмой. Учились действовать на поле боя подобно испанской армии, считающейся лучшей армией. Перестраивались в один или несколько квадратов — каре. В один — когда стрелки в случае опасности отходили под защиту пикинеров-контарионов, ощетинившихся своими пиками и принимавшие основной удар. Основное построение — когда плотное центральное каре пикинеров-контарионов по углам окружали несколько малых каре стрелков, в основном аркебузиров, по пару сотен человек. Мушкетеры выстраивались по фронту перед каре контарионов, имея на флангах аркебузиров. «Задние» малые каре стрелков были резервом, выходили вперёд в случае перегрева стволов у ведущих бой или обстреливали противника, угрожающего с флангов, при попытке окружения. Основная проблема — при движении вперёд строй начинал рваться, что было недопустимо. Все были измучены, но каждый раз выходило не очень хорошо.