В Белостоке становилось все беспокойнее. Курсантов стали поднимать по тревоге, усаживали на грузовики и везли на какую-нибудь, чаще окраинную улицу. Оцепляли и проверяли несколько домов, заглядывали во все закоулочки. Иногда тревоги оказывались ложными, но нередко прочесы кончались стрельбой, и кто-то попадался в наши руки. Штаб армии неизменно притягивал к себе немецких разведчиков.
Разные слухи долетали до наших тихих классов. На курсах работали вольнонаемные, которые жили в городе. Они и несли к нам всякие были и небылицы. Слухи ползли лавиной, много в них было вздорного, придуманного, но попадались и отголоски настоящих событий. А попробуй, отличи, где правда, а где ложь. Кому-то выгодно было сеять эти слухи, особенно среди гражданского населения.
В субботу на вечерней поверке старшина объявил, что утром состоится поход в гарнизонный Дом Красной Армии. Форма одежды — выходная. Парадной тогда еще не было. Просто выдавалась вторая пара обмундирования, которую одевали по праздникам и в воскресные дни. Ее всегда держали в аккурате, с заранее подшитым белым подворотничком. Рабочая пара была застирана добела, на спине гимнастерки прочно обжились проплешины от соли. И по-пластунски ползали до седьмого пота, и марш-броски совершали с полной боевой выкладкой. Да мало ли чего приходилось нам делать тяжелого!
С вечера я переложил документы в карман новой гимнастерки. После отбоя заснул сразу и даже снов не видел. Впереди выходной день и радостное событие — в Дом Красной Армии всегда шли с удовольствием. Случались там нечаянные встречи. Приходили солдаты из разных частей, смотришь — ба, знакомое лицо! Да ведь это же земляк из Карабаша!
В Доме и кино показывали, и концерты устраивали. Приезжали иногда писатели и артисты. Запомнилась встреча с Виктором Финком. Его произведений я тогда не читал, уже позднее открыл как писателя, но он побывал в Испании, когда там гремела война, и рассказывал об этом очень интересно. Слушали его не шелохнувшись. А Маслиев и Рязанцев пробрались за кулисы и познакомились с Финком. Повод у них нашелся. Маслиев когда-то дружил с поэтом Федором Фоломиным, вот и попросил передать ему привет.
Завтра подъем на час позже и на занятия идти не надо. Завтрак, перекур — и выходи строиться в праздничной форме. А вечером — увольнительная в город. Ну чем не жизнь?
Проснулся я от глухого говора. Подумал, что проспал подъем, со мной такое случалось. Протер глаза — в казарме полумрак, какой обычно держится на рассвете. А на улице уже светло. Окна распахнуты, кое-кто из курсантов в нижнем белье повис на подоконниках. Что-то рассматривали поверх крыш соседних домов. Вполголоса переговаривались. Дневальный стоял в дверях и умолял:
— Хлопцы! Товарищи! Тикайте по койкам! Не дай бог старшина придэ!
Именно старшину и дал бог. Он отстранил с дороги дневального, грозно шагнул в сумеречную духоту казармы и гаркнул:
— Марш по местам!
С подоконников всех как ветром сдуло. Пружины коек жалобно заскрипели.
— Дневальный! — позвал старшина. — Кто давал команду на подъем?
— Никто, товарищ старшина!
— Почему беспорядок?
Где-то далеко, на окраине, сильно грохнуло. Потом еще и еще. В окнах тихонько затренькали стекла. И хорошо различимый самолетный гул. Мы подняли головы с подушек — что бы это значило? Старшина шагнул к окну и, нахмурив брови, вслушался. Затем круто развернулся и выбежал из казармы. Маслиев сказал:
— Амба, братишки. Вместо ДКА рванем куда-нибудь подальше!
— Куда?
— Э, дорог много, все дальние, а тревога будет одна.
— Это не тревога, — возразил Борисов. — Это учения.
В казарму снова влетел старшина, а за ним в дверях появился капитан Бугаев, заместитель начальника курсов по строевой части. Старшина рявкнул:
— Подъем! В ружье!
— Отставить в ружье, — перебил капитан старшину, — курсантам рассредоточиться по своим классам.
— Я ж говорил, — повернулся Борисов к Маслиеву. — Не в ружье, значит, учения.
— Побачимо, як балакал дядька Панас, — процедил сквозь зубы Маслиев.
Собрались в своем классе. На всякий случай облачились в рабочую форму — чего ради на учения идти в новой одежде? Скрипнула дверь, заглянул дневальный:
— Во двор, строиться.
Бежим во двор. Он длинный и узкий. Курсанты выстраиваются буквой «П», внутри нее прохаживается капитан Бугаев, нетерпеливо поглядывая на часы. Он явно ждет начальника курсов.
Наконец, черная комиссарская «эмка» въехала в ворота. Скрипник, высокий, в ладно пригнанном мундире, упругой походкой направился к строю. Бугаев кинулся ему навстречу, чтобы доложить.