Селиванов аккуратно заплевал цигарку, но окурок не выбросил, а завернул в зеленый листок и спрятал в карман пиджака.
— Старуха услышала да во двор. А два фашиста волокут телушку из закутка. Старуха к ним: «Не дам!» Они ее отпихнули. Она снова к ним. Ей бы попуститься, хай себе ведут, все одно ведь сила у них. А она не сообразила, думала: какие ни на есть ворюги, а все же человеки. Один катюга и разрядил в нее автомат. И старухи моей не стало. Почему меня не прикончили, не знаю. Но внутренности отбили, и ныне болят. Похоронил старуху под яблонькой, мы ее в год рождения Василька посадили. И подался к партизанам. Тут и сына встретил…
По цепочке передали — продолжать движение. С вечера до самого рассвета шли по сосновой чаще, по кромке болота, по зарослям дубняка и орешника. Спотыкались с непривычки. Ходить бесшумно по лесу ночью не просто, навык нужен. Тактические занятия в роте теперь казались игрой, хотя и изнурительной. Партизанская действительность была куда сложнее.
На третью ночь добрались до места. Приказ: не разговаривать, не курить, никуда не отлучаться. К нам подтянулись носильщики тола — десять человек. У каждого заряд по двенадцать килограммов. Будем взрывать мост. Порядок такой — партизаны врываются на мост, мы следуем за ними. Определяем носильщикам места, где будем подвешивать заряды. Потом вставляем детонаторы выводим бикфордов шнур и поджигаем.
Небо затянулось хмарью. Ветер куролесил в кронах сосен. Дука послал к мосту разведку. Ждали: вот-вот дадут команду двигаться вперед.
В стороне моста взлетела зеленая ракета. Затем они посыпались одна за другой — сквозь чащу мельтешили, как светлячки. Затакал крупнокалиберный пулемет, скороговоркой сыпанули автоматы. В лесу чавкнула мина, вторая. И пошло… Впечатление было такое, будто нас окружали.
Отходили весь остаток ночи. На рассвете залегли в глухом орешнике. Не успели задремать, как снова поднялась стрельба. Заняли круговую оборону. Мы с Батеневым выдвинулись на опушку, спрятались за стволом сосны. Слева и справа от нас залегли партизаны. Утро занялось пасмурное. Стрельба разгоралась позади нас, на той стороне круга обороны. Батенев позвал:
— Сержант, погляди левее.
Перед нами простиралась вырубка, заросшая мелкой березой. За ней ровной медно-красной стеной поднимался сосновый лес. На вырубке замелькали серо-зеленые мундиры. Каратели шли цепью. Рукава засучены до локтей, на животах готовые к стрельбе автоматы. Вот они достигли середины вырубки, можно разглядеть лица. Сквозь прорезь прицела зацепил взглядом одного — в очках. Руки заросли рыжими волосами..
Подпустили мы их довольно близко. И грянули из всех видов оружия: винтовок, автоматов, ручных пулеметов. Цепь смешалась, многие попадали, и мой очкарик тоже. Остальные пытались обойти с фланга, но и там их встретили дружным огнем. Отстреливаясь, фашисты отошли.
Стрельба позади достигла накала. И вдруг вначале нестройно, а потом дружнее покатилось «ура». Захватчики ретиво скрылись в лесу, преследовать их не было необходимости.
…Мы снова в походе. Идем дремучим лесом, минуя болота, где курлыкают журавли. В середине дня привал. Появился Селиванов, потный, как после рубки дров. Батенев без слов протянул ему кисет. Задымили. Селиванов поставил трофейный автомат возле сосны, лег на живот и сказал:
— Чуть в саму пасть к Горынычу не угодили. Не иначе, какая-то сволочь сообщила фашистам: мол, ждите партизан у моста. Они и ждали. А разведка напоролась на засаду. Они думали, что нас самая малость, вот и бросились в погоню, да получили по сусалам. У нас одного брянича убило, хорошего мужика.
О сути задания, которое нам не удалось выполнить, узнали несколько позднее. Неподалеку от Брянска через Десну перекинут мост, прозвали его «Голубым». Он был взорван в конце сорок первого, но быстро восстановлен оккупантами. Попытки снова поднять мост на воздух предпринимались неоднократно, но тщетно. Уничтожение моста стало особенно важным в это лето, когда загрохотала битва на Курской дуге. Командование фронтом поставило перед Южной оперативной группой орловских партизан задачу — взорвать мост. Был сформирован отряд особого назначения. Слухи об этом просочились из штабных палаток и «по секрету» передавались из уст в уста. Достигли они и немецкого командования, а оно приняло свои меры.