Наконец в сумраке появилась дедушкина хижина. Галерея была сплошь увешана сетями для ловли устриц и завалена кучами «испанской бороды» – дедушка продавал мох на мебельные фабрики, где его использовали для набивки. Я разглядела дедушкино кресло-качалку, аккордеон на нем и множество пустых бутылок из-под виски и пива вокруг, а также старую, покрытую застарелой коркой миску для гумбо. На перилах висели шкурки ондатр, с крыши галереи свисали ловушки для них. У маленького при чала стояла пирога с шестом, которой дедушка пользовался, когда собирал на болоте мох.
Пол ловко подрулил к причалу и выключил мотор. Нам предстояла трудная задача – вытащить дедушку из лодки. Он кулем висел у нас на руках, и мы непременно рухнули бы в болото, если бы не Пол, сила которого меня удивила. Почти без моей помощи он смог втянуть дедушку сначала на галерею, потом и в комнату. Я зажгла бутановую лампу и тут же пожалела об этом. Сказать, что в дедушкином жилище царил беспорядок, – значит ничего не сказать. Одежда валялась на полу, рядом с бесчисленными бутылками из-под дешевого виски. Постель была не убрана, одеяло сбито комом. Стол заставлен тарелками и мисками, на которых, как и на столовых приборах, засохли остатки пищи. Взглянув на Пола, я поняла, какое жуткое впечатление произвела на него эта вонючая берлога.
– Лучше спать в болоте, чем в такой помойке, – пробормотал он.
Я приподняла одеяло с кровати, чтобы Пол мог уложить дедушку Джека. Мы одновременно взглянули на его высокие ботинки.
– Надо их снять, – сказал Пол и принялся возиться со шнурками.
Я кивнула и начала убирать со стола. Собрала грязную посуду, отнесла ее к раковине, где посуда уже высилась горой. Пока я мыла бесчисленные тарелки и чашки, Пол бродил по хижине, собирая пустые бутылки и пивные банки.
– Не представляю, куда он катится, – вздохнула я, смахивая слезы.
Пол нежно сжал мою руку:
– Принесу воды из бочки.
Когда Пол ушел, дедушка принялся стонать. Я вы терла руки и подошла к нему. Он бормотал, не открывая глаз:
– Она не имеет права… не имеет… Она была влюблена… Я не виноват. Какая тогда разница? Скажи мне… скажи…
– О чем ты, дедушка? Кто влюблен?
– Скажи, какая разница, – продолжал бормотать он. – Разве ты имеешь что-то против денег? Вот как…
– Дедушка, да кто влюблен-то? И про какие деньги ты говоришь?
Дедушка застонал и повернулся на другой бок.
– Что у вас тут? – спросил Пол, принесший воды.
– Он разговаривал во сне. Но я ничего не поняла. Полная бессмыслица.
– Кто бы сомневался.
– Я думаю… это как-то связано с бабушкой Кэтрин… с их ссорой. Должна же быть причина, по которой они так злятся друг на друга.
– По-моему, Руби, эта причина очевидна. Посмотри, в какую скотину он сам превратился, в какой хлев превратил свой дом. Естественно, твоя бабушка не хочет жить с ним под одной крышей.
– Нет, Пол. Все не так просто. Может, он все-таки скажет…
Я опустилась на колени перед дедушкиной кроватью и потрясла его за плечо:
– Дедушка!
– Будь они прокляты, эти нефтяные компании, – пробормотал он. – Осушают болота, губят живность… Ондатры из-за этого дохнут… Жрать нечего…
– Дедушка, кто влюблен? О каких деньгах ты говорил? – настаивала я на своем.
Вместо ответа дедушка разразился оглушительным храпом.
– Когда он в таком состоянии, разговаривать с ним не имеет смысла, – вмешался Пол.
Я покачала головой и поднялась с колен.
– Правду он скажет только в таком состоянии. Трезвый он будет молчать как рыба. И бабушка Кэтрин ни за что не проговорится.
Пол сжал мою руку:
– Я попытался немного прибраться, но, чтобы привести эту берлогу в порядок, нужно несколько дней.
– Еще бы! Нам пора ехать. Моторку оставим на причале возле моего дома. Завтра он доберется туда на пироге и заберет ее.
– Бедняга, – вздохнул Пол. – Представляю, как у него будет стучать в голове. Словно там десяток барабанщиков.
Мы вышли из хижины и уселись в моторку. По пути домой мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, и почти не разговаривали. Пол обнимал меня, я опустила голову ему на плечо. Нас сопровождала причудливая какофония ночных звуков – уханье сов, плеск воды, в которой скользили змеи и аллигаторы, кваканье лягушек. Но в ушах у меня звучало пьяное бормотание деда. Не замечая ничего вокруг, я ломала голову над его словами и очнулась, лишь когда Пол коснулся губами моего лба. Он заглушил мотор, и лодка плавно заскользила к берегу.
– Руби, как здорово было сидеть с тобой вот так, – прошептал Пол. – Я был бы счастлив всю жизнь держать тебя в объятиях. Ну или хотя бы обнимать тебя всякий раз, когда мне этого хочется… То есть всегда!