Бабушка вновь взглянула на Поля и вошла в дом.
– Она сильно расстроена из-за смерти младенца Родригесов? – спросил Поль.
– Ее не позвали помочь при родах, – ответила я и рассказала о нашей миссии. Парень слушал с интересом, но потом покачал головой:
– Мой отец не верит во все это. Он говорит, что суеверие и фольклор именно то, что удерживает кайенов в отсталости и дает другим людям повод думать, что мы невежественны. Но я не согласен, – добавил он быстро.
– Grandmere Катрин далеко не невежественна, – заметила я, не скрывая негодования. – Невежественно не предпринять мер предосторожности против злых духов и несчастья.
Поль кивнул.
– Ты видела… что-нибудь? – спросил он.
– Я почувствовала, как он пролетел мимо моего лица, – ответила я, притрагиваясь рукой к щеке. – Он тронул меня вот здесь. И тогда я подумала, что вижу, как он улетает. Поль тихо свистнул.
– Ты, должно быть, была очень храброй.
– Только потому, что рядом была Grandmere, – призналась я.
– Мне бы хотелось приехать раньше и быть с тобой, – добавил Поль. Я почувствовала, что покраснела от его желания защитить меня.
– Со мной все в порядке, но я рада, что все закончилось, – призналась я. Поль засмеялся.
При слабом освещении нашей галереи его лицо казалось более нежным, а глаза темнее. Мы не делали ничего такого, кроме того что держались за руки и целовались с полдюжины раз, причем только дважды в губы. Но сейчас, когда я смотрела на Поля и стояла так близко к нему, память об этих поцелуях заставила мое сердце трепетать. Ветерок ласково откинул в сторону несколько прядей волос, упавших ему на лоб. За домом вода на болоте плескалась о берег, и какая-то ночная птица, невидимая на фоне темного неба, хлопала над нами крыльями.
– Я огорчился, когда приехал и не застал тебя дома, – сказал Поль. – Уже собирался уезжать, но увидел свет вашего фонаря.
– Хорошо, что ты подождал, – ответила я, и его улыбка стала шире. – Но я не могу пригласить тебя в дом: Grandmere хочет, чтобы мы закончили одеяла, которые завтра выставим на продажу. Она думает, что в эти выходные мы будем заняты, и обычно оказывается права. Она всегда помнит по прошлому году, какие выходные более загружены. Никто не помнит такие вещи лучше нее, – добавила я.
– Мне придется весь завтрашний день работать на консервной фабрике, но, может быть, я смогу приехать вечером, после обеда, и мы прогуляемся в город, поедим мороженого, – предложил Поль.
– Я бы с удовольствием.
Поль подошел ближе и не сводил с меня глаз. Некоторое время мы упивались друг другом, пока Поль наконец не решился на отчаянный шаг.
– Чего мне хочется больше всего, так это повести тебя на танцы в следующую субботу, – быстро признался он.
Я никогда еще не была на настоящем свидании. Даже мысль об этом наполнила меня волнением. Большинство девушек моего возраста отправлялись на танцы в сопровождении родственников и танцевали с молодыми людьми, с которыми там же и знакомились. Но быть приглашенной и сопровождаемой Полем и танцевать весь вечер только с ним… это вызвало головокружение.
– Мне придется спросить Grandmere Катрин, – сказала я и быстро добавила: – Но мне бы очень хотелось.
– Хорошо. Ну что ж, – проговорил Поль, пятясь к своему мотороллеру, – я думаю, мне лучше поехать до того, как начнется этот ливень. – Отходя назад, он не отрывал взгляда от меня, зацепился пяткой за корень и плюхнулся на землю.
– Ты не ушибся? – вскрикнула я, подбегая к Полю. Он засмеялся, чувствуя неловкость.
– Все в порядке, за исключением мокрой пятой точки, – добавил он и засмеялся. Потом потянулся, чтобы ухватиться за мою руку и встать, а когда поднялся, нас разделяли только несколько дюймов. Медленно, по миллиметру, наши губы приближались, пока не встретились. Это был для каждого из нас короткий, но более крепкий и уверенный поцелуй. Я поднялась на носки, чтобы приблизить свои губы к его губам, и мои груди скользнули по его торсу. Неожиданное прикосновение вместе с электричеством нашего поцелуя вызвало волну теплого приятного возбуждения, которая прокатилась вдоль моего позвоночника.
– Руби, – прошептал Поль, теперь уже переполненный чувством, – ты самая красивая и милая девушка на всей протоке.
– О нет, что ты, Поль, этого не может быть. Так много хорошеньких девушек, а есть и такие, у которых дорогие наряды и дорогие украшения, и…
– Мне нет дела до этих девушек, этих бриллиантов и платьев из Парижа. Ничто не может сделать их красивее тебя, – вырвалось у моего друга. Я знала, у него не хватило бы смелости сказать все это, если бы мы не стояли в тени и я могла ясно видеть его лицо. Я знала, что оно было пунцовым.
– Руби, – позвала из окна бабушка. – Я не хочу не спать всю ночь, заканчивая эту работу.
– Иду, Grandmere. Спокойной ночи, Поль, – сказала я и подалась вперед, чтобы чмокнуть его в губы еще раз, прежде чем отвернуться и оставить его одного в темноте. Потом я услышала, как Поль завел мотороллер и отъехал, и только тогда поспешила наверх в мастерскую помочь бабушке Катрин.
Она какое-то время не разговаривала, и взгляд ее был сосредоточен на станке. Затем бабушка подняла глаза на меня и сжала губы, как всегда, когда глубоко задумывалась.
– Сын Тейта последнее время довольно часто приходит к тебе, не так ли?
– Да, Grandmere.
– А что думают его родители по этому поводу? – спросила бабушка, по своему обыкновению добираясь до сути вопроса.
– Не знаю, Grandmere, – ответила я, опуская глаза.
– Думаю, что знаешь, Руби.
– Я нравлюсь Полю, и он нравится мне, – поспешила сказать я. – Что думают его родители, не имеет значения.
– Он очень вырос за этот год; он уже мужчина. И ты уже больше не маленькая девочка, Руби. Я видела, как вы смотрите друг на друга. Я слишком хорошо знаю подобный взгляд и знаю, к чему он может привести, – добавила бабушка.
– Он не приведет ни к чему плохому. Поль самый порядочный парень в школе, – упорствовала я. Бабушка кивнула головой, но ее теплые глаза все еще не отпускали меня. – Перестань заставлять меня чувствовать вину, Grandmere. Я не делала ничего, чтобы тебе было стыдно за меня.
– Пока нет, – согласилась она. – Но в тебе сидит Ландри, а их кровь имеет наклонность к пороку. Я видела это в твоей матери. И не желаю видеть в тебе.
Мой подбородок задрожал.
– Я говорю все это не для того, чтобы причинить боль, дитя. Я хочу оградить тебя от боли. – Бабушка потянулась и положила свою руку на мою.
– Разве я не могу любить кого-то чисто и непорочно, Grandmere? Или я проклята из-за крови дедушки Джека, текущей в моих венах? А что же твоя кровь? Разве она не даст мне мудрости, которая помешает попасть в беду?
Бабушка покачала головой и улыбнулась:
– Боюсь, эта мудрость не помешала мне самой попасть в беду. Я вышла замуж, и когда-то мы жили вместе, – сказала она и вздохнула. – Но, возможно, ты и права; возможно, ты более сильная и мудрая в некоторых вопросах. Ты гораздо сообразительнее меня в твои годы и намного меня одаренней. Вот хотя бы твои рисунки и картины…
– О нет, Grandmere, я…
– Да, Руби, это так. Ты талантлива. В один прекрасный день кто-нибудь увидит твой талант и предложит за него кучу денег, – пророчествовала бабушка. – Я просто не хочу, чтобы ты сделала что-то, что погубит твои шансы выбраться отсюда, подняться над болотом и протокой.
– Разве здесь так плохо, Grandmere?
– Для тебя – да, детка.
– Но почему?
– Просто это так, – сказала она и вновь принялась ткать, оставив меня на мели в море тайны.
– Поль пригласил меня пойти с ним на танцы в следующую субботу. Я очень хочу пойти, Grandmere.
– А родители разрешили ему это сделать? – быстро спросила бабушка.
– Не знаю. Мне кажется, Поль думает, что да. Можем ли мы пригласить его на обед в воскресенье, Grandmere? Можем?
– Я еще никогда никого не прогоняла от своего стола, но не рассчитывай пойти на танцы. Я знаю семью Тейт и не хочу видеть, как тебе причинят боль.
– О, этого не будет, – затараторила я, почти прыгая на стуле от возбуждения. – Значит, Поль может прийти на обед?