Доблестные отцы отечества испуганно втянули головы в плечи. Но их никто не трогал. Держа в руках обнаженный меч, Агриппа четко произнес:
— Мятежникам, друзьям Антония, путь в Египет открыт. Убирайтесь, никто вас не держит!
Патриции от неожиданности приросли к скамьям. Потом, как бы очнувшись, поодиночке, сутулясь, триста знатнейших сенаторов и среди них оба консула — Агенобарб и Сосий — покинули курию, чтобы в ту же ночь выехать из Италии.
Император проводил их насмешливым взглядом и обратился к тем, кто остался. Сын Цезаря никогда не считал себя монархом. Он — император, повелитель легионов, защитник древних свобод народа римского. Он и народ — одно. Пока он жив, Италия будет свободной. Он не даст жалкому прожигателю жизни осквернить чужеземным игом землю Сатурнову, землю их отцов и праотцев.
У входа в курию теснилась толпа. Каждая фраза Октавиана прерывалась восторженными криками. Соскочив с трибуны, император выбежал на парапет и, вскинув руку, приветствовал народ римский. Потом вынул из складок тоги свиток и, развернув, зачитал вслух завещание консуляра и триумвира Марка Антония. Его голос дрожал от возмущения, и навертывались слезы негодования.
Антоний завещал похоронить себя в усыпальнице фараонов Египта, рядом с его горячо любимой супругой Клеопатрой. Владыкой мира, наследником своим и Дивного Юлия Антоний провозглашал Цезариона, родного сына Цезаря, а не безродного приемыша, внука вольноотпущенника. Земли же, подаренные им Клеопатре, он заклинал своих сограждан навсегда закрепить за династией Лагидов. Впрочем, эта приписка являлась уже излишней, так как, по замыслу Антония, и Римом и Египтом станет править все тот же Цезарион.
— Рим — Египту? Никогда!
Гул гнева народного, мощный, как рокот всенарастающего прибоя, сменил восторженные клики. какой-то оборванец, выскочив из толпы, вложил в руку императора легкое копье:
— Бамбино! Метни его на землю вражью! За тобой, за Непобедимым, по морю пешком пойдем на Александрию! Веди нас, вождь!
Октавиан с размаху метнул копье в сторону Египта. Это был древний знак ненависти и вызова на смертный бой.
Под давлением Народного Собрания Сенат объявил Египту войну. Антония заочно лишили всех полномочий и предложили прибыть в Рим для отчета в своих постыдных деяниях. Но, бросив вызов, отцы отечества, растерянные и перепуганные новой распрей, заметались в страхе, не зная, куда примкнуть. Силен казался Египет, да и Эллада скорей поддержит Восток, чем Рим. Все колебания решил Валерий Мессала. Он выкрикнул в лицо Октавиану:
— Я ненавижу твое единовластие, поблажки черни, глумление над патрициями! Но я за Рим, против Египта!
Непобедимый промчался по всем градам и весям. Плохой оратор, он непрестанно выступал на трибунах италийских селений. Клеопатра идет на Рим. Если добрые люди не хотят, чтобы их дочерей, их чистых малюток бросали в гаремы восточных деспотов, их смелых, прекрасных сыновей оскопили, пусть защищаются. Кто не в силах держать меч, пусть наймет за себя бойца.
Города снаряжали за свой счет корабли и вооруженные отряды. На перекрестках военные трибуны едва успевали записывать добровольцев.
Вся Италия присягнула Октавиану на верность. И первым был Фирм, родной город Непобедимого, где старожилы еще помнили, как в базарные дни хромой горец вместе с сыном, круглолицым смуглым мальчуганом, продавали крупные орехи, собранные в пиценских лесах.
Глава пятнадцатая
I
Антоний вступился за египтянку. Все его легионы и войска Лагидов были стянуты к Александрийскому побережью, к подступам Сирии. В Сирии побежденный и помилованный Агриппой Секст Помпей предложил Антонию свою дружбу. Пират просил доверить ему флот. Он запрет Октавиана у берегов Италии. За свои услуги Помпей не просил ничего, кроме Иберии и Балеар. Антоний пригласил бывшего Владыку Морей в Александрию. Клеопатра приветливо приняла красивого морского разбойника и его жену. Но в этот же день Эврос передал Антонию перехваченное письмо Либонилы.
Жена пирата обещала Владыке Парфии помощь своего мужа в борьбе против Египта. Заклинала парфа довериться ей. Ревнивой квиритке было легче увидеть своего Кая на дне морском, чем в постели египтянки. Неизвестно, знал ли Секст о письме своей супруги, к тому же двурушничество в те времена никого не удивляло. Клятвопреступление перестало считаться позорным. Но Либонила не постеснялась в выборе матросских словечек по адресу царицы обоих Египтов. И это решило судьбу отважного пирата. За оскорбление Девы Нила Антоний приказал казнить Секста Помпея и его супругу.
Октавиан послал протест. Антоний, лишенный всех полномочий и находящийся на враждебной Риму земле, не смел казнить римского гражданина в угоду варварской царице. Секст Помпей был побежден, взят в плен полководцем императора, но помилован своим победителем. Римского гражданства ни Сенат, ни народ римский Секста не лишали. Следовательно, убиение Секста Помпея и его жены — не казнь, а разбой и уголовно наказуемое преступление. Хорошо зная, как часто и помимо своей воли поддается Антоний злобным наветам, Октавиан обещал в случае раскаяния виновного выговорить ему прощение. В последний раз он предлагал своему зятю опомниться и вернуться в Рим, к родине и семье.
Антоний ответил лихорадочными приготовлениями к войне. Но солдаты-италики, истосковавшиеся по родной земле, хмуро внимали увещеваниям опального триумвира. Не желали умирать во славу македонской династии и египтяне. Нубийские стрелки и ополченцы Нижнего Египта испуганно взирали на бескрайнюю ширь моря. Они отроду не покидали родных селений. Ехать сражаться куда-то по неведомым зыбям казалось ужасным. Еще бы! На них шел сам Марк Агриппа!
Антоний отлично понимал всю ненадежность своего воинства. Хуже того, он знал, что и Цезарион прекрасно разбирается в печальном для них положении вещей.
Однажды, возвращаясь с очередного смотра своих легионов, бывший триумвир почувствовал на себе пристальный взгляд египетского царевича. Он живо обернулся:
— Ты что?
— Я думаю, — медленно и отчетливо проговорил Цезарион, — бороться с Римом мы не сможем...
— Почему же? — Насмешливым тоном Антоний пытался прикрыть свою растерянность. — Неужели ты считаешь, что я как стратег слабее этого мальчишки Гая Октавия?
— Да. — Цезарион задумчиво погладил шею коня. — Он защищает свою землю и свой народ. А что ищешь ты? Зачем ты поддаешься опасным внушениям моей матери? Она женщина, и ей простительно быть легкомысленной, но ты муж! Прости меня, Антоний, по годам ты мог бы быть моим отцом, а ведешь себя как неразумный юнец. К чему вам эти бесконечные празднества? Царица страны Хем не афинская гетера, чтобы пленять гостей роскошью и весельем! И потом: разве ты и мать хоть раз спросили, чего я хочу? А я не хочу участвовать в вашей опасной затее! Как это будет смешно и жалко, если я, египтянин, сын неизвестного отца, заявлю свои права на несуществующую еще корону Рима!
— Ты сын Цезаря, — твердо произнес Антоний, — и я верну тебе твои державные права!
— Я — Птолемей Лагид! — Цезарион сжал губы, и Антоний испуганно и обрадовано узнал в орлином профиле этого египетского юноши черты Дивного Юлия.
— Ты сын Цезаря! — восторженно закричал он. — Мы с тобой отнимем Рим у Гая Октавиана!
— Я не поддержу тебя! — Цезарион осадил коня и еще раз пристально поглядел на римлянина. — Мне и Египту не нужны ни ты, ни ваш Рим! Возвращайся к себе, к своей стране, к своей семье!
— Моя семья — твоя мать и наши дети. Что ты еще хочешь от меня? Я вам все до последней капли крови отдам!
— Ты не победишь, — уныло и настойчиво повторил Цезарион, — и я не позволю в угоду тебе лить кровь египтян.