Это была типичная бюрократическая должность. В обязанности чиновника входил формальный надзор за назначениями в государственном аппарате на федеральном и штатном уровнях. Идеальная стартовая площадка для молодого карьериста: кабинет в столице, налаживание полезных связей, небольшие, но ощутимые рычаги власти. Выстраивая заново политическую биографию, Теодор оставался верен себе — он предложил покончить с «испорченной» системой «раздачи местечек» (spoils system) за казенный счет. Суть идеи заключалась в следующем: назначения должны производиться не столько по личным заслугам, сколько по образовательной и профессиональной пригодности соискателя.
Соображения Рузвельта о конкурсном отборе на государственную службу вызывали непонимание и насмешки. Кому нужны лишние проблемы? Выгодные посты как в Вашингтоне, так и на периферии распределялись по знакомству, с учетом лояльности «своего» кандидата или же по объему внесенных им пожертвований в избирательный фонд той или другой партии. Упрямец Рузвельт настаивал на отборе претендентов через квалификационные экзамены. Газеты зубоскалили по поводу «теодоровых нововведений»: «Зачем местному почтмейстеру зубрить расстояние от Земли до Марса?» Рузвельт терпеливо разъяснял: «Расстояние до Марса необходимо знать астроному, поступающему на федеральную службу, а местному почтмейстеру столь же важно выучить географию своего штата».
В столице вокруг Теодора постепенно сложился круг друзей и единомышленников, по сути, новая интеллектуальная элита рубежа двух столетий. Среди них — восходящая звезда американской политики, сенатор Генри Кэбот Лодж; бывший секретарь президента Линкольна, литератор и будущий госсекретарь Джон Хэй; внук и правнук двух президентов США, писатель и историк Генри Адамс; английский дипломат и поэт Сесил Спринг-Райс, автор текста песни «Тебе присягаю, страна», ставшей неофициальным гимном Британской империи.
Истеблишмент на берегах Потомака воспринимал задиристого чиновника с опаской. Рузвельт произвел ревизию, поднял шум в прессе и уволил руководство погрязшей во взяточничестве нью-йоркской таможни. Затем, после поездки в Оклахому и Небраску, он сделал достоянием гласности продажу гнилого мяса в индейские резервации (благодарные индейцы назвали его «Большим белым вождем»). Все это было полбеды в глазах чинного благовоспитанного бомонда. Однажды, горячо жестикулируя, он пролил кофе на платье супруги губернатора. В другой раз «ковбой» неловко наступил на подол и оторвал его от юбки другой столичной дамы.
Политические взгляды Теодора Рузвельта считались радикальными для своего времени. У него было устойчивое ощущение родового единства англо-саксонской цивилизации по обе стороны Атлантики. При этом Рузвельт верил, что Соединенным Штатам предназначена роль мирового лидера — то, что сегодня выглядит само собой разумеющимся, в конце XIX столетия было далеко не очевидным. Над миром по-прежнему главенствовали мощные европейские империи. США, несмотря на ощутимые индустриальные успехи, оставались, по сути, купеческой республикой. Аграрный сектор доминировал в американском экспорте. В 1900 году большая часть населения страны жила на фермах, где не было электричества, а только керосиновые лампы. Диковинный автомобиль по-прежнему именовали «повозкой дьявола». В тот год в Америке было всего 10 миль загородных асфальтированных дорог. Водопровод и канализация оставались привилегией очень богатых людей. Средний американец бросал школу после нескольких лет обучения. Нужно было обладать изрядной фантазией, чтобы утверждать, что в грядущем столетии США уготована роль сверхдержавы.
Одним из таких «мечтателей» был молодой Теодор — явный лидер в кругу своих единомышленников. В одном из выступлений в 1899 году он заявил: «Двадцатый век вырисовывается во всей его значимости в судьбах многих государств. Если мы будем лишь созерцать события, если мы будем лениво удовлетворяться только эфемерным и недостойным миром, если мы будем уклоняться от напряженного соперничества, в котором можно выиграть, лишь рискуя жизнью и всем дорогим, более смелые и сильные народы обойдут нас и обеспечат себе господство над миром». Пока к этим словам прислушивались немногие.
Утром 6 августа 1895 года в здании штаб-квартиры нью-йоркской полиции появился новый начальник. Он был заряжен энергией, разговорчив и демонстрировал крупнозубый оскал. Все понимали, что скоро полетят головы.
Тридцатисемилетний Рузвельт получил в управление одно из самых коррумпированных ведомств Нью-Йорка. Спустя годы историки нашли и опубликовали документы о «лихих девяностых»: городская полиция «крышевала» и брала мзду с любого легального или нелегального бизнеса. Неофициальный тариф во времена Рузвельта был следующим: открытие публичного дома — 500 долларов с ежемесячными платежами в 100 долларов, месячная плата за нелицензированное «музыкальное» питейное заведение — 250 долларов, взятка за назначение на должность постового — 400 долларов, за назначение сержантом полиции — 3000 долларов, за капитанскую должность — до 10 тысяч долларов. Расходы на должность быстро окупались, ибо все платили дань — от уличного торговца папиросами до владельцев крупных предприятий.