И не только для мятежников. Многие римляне симпатизировали требованиям италийцев. В конце концов, разве сам Рим не был городом изгнанников? Первыми римлянками во времена Ромула стали похищенные сабинянки; встав между своими отцами и новообретенными мужьями, они умоляли их не сражаться между собой, но жить в мире как граждане единого города. Просьба была услышана, и римляне вместе с сабинянами вместе поселились на семи холмах. Легенда отражала тот факт, что не было города, более щедро распоряжавшегося своим гражданством, чем Рим. Становиться римлянами и разделять римские ценности и верования всегда разрешалось людям различного образа жизни и происхождения. И конечно, если не парадокс, то иронию судьбы можно усмотреть в том несокрушимом презрении, с которым потомки этих людей относились к неримлянам.
Трагично, однако, что в годы, предшествовавшие италийской революции, мнения в пользу открытости и эксклюзивности начали приобретать опасную поляризацию. Многие из римлян усматривали огромную разницу в предоставлении гражданства отдельным лицам и всей Италии. Мотивация римских политиков не строилась исключительно на шовинизме и высокомерии — хотя находились среди них и носители обоих качеств, — им нетрудно было понять, что город может быть «затоплен» притоком населения. Как могли древние установления Рима приспособиться к внезапному многомиллионному увеличению количества граждан, собранных по всей Италии? С точки зрения консерваторов, угроза казалась настолько отчаянной, что в борьбе с ней они были готовы прибегнуть к самым отчаянным средствам. Принимались законы, требующие изгнания всех неграждан из Рима. И что более зловеще, призывы к насилию против сторонников противоположных законов становились все настойчивее. В 91 г. до Р.Х. предложение предоставить гражданство италийцам было отвергнуто во время бунта и яростных демонстраций, а рассерженный автор его, в негодовании возвращавшийся домой, был заколот в сумерках у собственных ворот. Убийцу так и не нашли, однако вожди италиков знали, кого винить. Через несколько дней после убийства они начали собирать своих горцев для войны.
Когда до Рима дошли вести о побоище и скальпированиях в Аскуле, испытанное потрясение заставило соперничавшие группировки, чьи пустячные пререкания и вызвали кризис, броситься в объятья друг друга. Даже наиболее горячие сторонники дела италиков препоясались для боя. Суровая непреклонность походов Мария всякий раз при встрече с прежними союзниками наталкивалась на равное сопротивление, однако в конце концов «переламывала» в свою пользу длинную и кровавую череду катастрофических поражений, знаменовавших для Рима начало войны. К тому времени, когда Марий сел за обсуждение условий вместе со своим италийским противником, дело римлян стабилизировалось во всей Северной Италии; а по прошествии нескольких недель положение мятежников пошатнулось. Бойня в Аскуле положила начало бунту, что в результате позволило римлянам отпраздновать свою первую решительную победу в войне. Ее принес римлянам Гней Помпеи по прозвищу Страбон, вероятно, самый презренный человек в Риме, печально известный сомнительной репутацией и косоглазием, послужившим поводом для прозвища. Страбону принадлежали огромные поместья в Пицене, на восточном побережье Италии, и отрезанные от Рима с начала войны. С наступлением осени, явно не желая голодать зимой, Страбон отправил два отряда, сумевших благополучно взять противника в клещи. Остатки войска мятежников бежали в Аскул, который Страбон, обрадованный благосклонностью фортуны, решил взять измором.