Однако у Суллы причины были: ненависть к сопернику, ярость разочарованного честолюбия и полная убежденность в справедливости собственных претензий помогли ему принять жуткое и неслыханное решение. Никто из граждан еще не водил легионы против своего родного города. Чтобы предпринять такой шаг, чтобы нарушить такую традицию, требовалась решимость, превосходящая возможности римлянина. Тем не менее, похоже, что Сулла не проявил ни малейшей нерешительности. Все самые успешные его операции, как утверждал он впоследствии, были результатом не взвешенного анализа шансов, а внезапного порыва вдохновения. Сам Сулла считал подобные вспышки посланными богами. При всем своем зловещем цинизме, он был чрезвычайно религиозным человеком. Сулла нисколько не сомневался в том, что ему покровительствует богиня — великая богиня, более могущественная, чем любые боги, которые могут оказаться задетыми его действиями. Что бы ни делал Сулла, как бы высоко ни тянулся, он мог не сомневаться в защите Венеры, дающей своим любимцам плотскую привлекательность и удачу.
Иначе чем еще можно объяснить его чрезвычайное возвышение? Будучи человеком, весьма ценившим верность, Сулла никогда не забывал, что всем обязан двум женщинам, оставившим ему свои состояния. Влияла ли эта память на его представление о взаимоотношениях с самой Венерой? Видел ли он в богине еще одну женщину, которую можно соблазнить и чтить в обмен на все, что она может предоставить? Бесспорно, в жизни своей Сулла использовал свое обаяние как оружие, равным образом обращая его на политиканов, солдат и шлюх. В частности, он обладал способностью обращать рядовых легионеров на свою сторону. Он умел разговаривать на понятном им языке, смеяться их шуткам и скоро заслужил репутацию военачальника, готового оказать милость своим людям. Если учитывать ту славу, которую принесла ему редкостная удачливость за годы военных побед и отважных личных вылазок, популярность Суллы в войсках трудно недооценить.
И тем не менее многие усматривали в его обаянии нечто зловещее. Это читалось прямо на его лице. Ибо при всем его шарме Сулла имел багровый цвет лица, на котором, когда он гневался, проступали странные белые пятна. Медики объясняли этот обезображивающий его симптом следствием сексуального извращения, — диагноз подтверждал расхожую сплетню о том, что у Суллы не хватало яичка. Изнаночная сторона подобных слухов всегда досаждала ему. Когда Сулла получил назначение на свою первую кампанию, Марий, будучи его командиром, выказал недовольство сомнительной репутацией нового офицера. Существенно позже, когда Сулла с лихвой доказал свои воинские достоинства и хвастал своей удачей перед аристократом менее успешным, но более родовитым, тот смог только заметить, что есть нечто несправедливое в том, что человек, которому отец не оставил ни гроша, может достичь такого состояния. Подобные сомнения по поводу триумфов Суллы выказывались слишком настойчиво, чтобы от них можно было отмахнуться, сославшись только на снобизм и зависть. Так, например, его великие победы над самнитами были достигнуты с помощью легионов, отобранных у законных командиров, а в другом, особенно неприятном случае ему пришлось закрыть глаза на убийство. В первые месяцы 89 г. до Р.Х., во время осады Помпеи, особенно упорное сопротивление заставило римские войска заподозрить своего командира в измене и линчевать его. Когда Сулла прибыл, чтобы принять управление войсками после убитого, он самым подозрительным образом не стал наказывать бунтовщиков, а по слухам даже сам инсценировал все преступление. То, что подобная история не только была признана достоверной, но даже повысила его популярность среди солдат, самым явным образом указывает на двусмысленность его репутации.
Забив одного офицера дубинками, войска Суллы, похоже, вошли во вкус. Когда Сулла построил их на плацу и огласил полученные из Рима новости, легионеры немедленно набросились на посланца Мария и насмерть забили его камнями. Без всяких наущений со стороны Суллы они потребовали, чтобы он вел их на столицу, на что Сулла согласился, не сходя с места. Подобная перспектива привела в такой ужас его офицеров, что все они, за исключением одного, отказались следовать за ним; однако Сулла, понимая, что уже поставил себя вне закона, не мог повернуть назад. Оставив один легион продолжать осаду Нолы, он повел свое войско на север. Весть о приближении Суллы была встречена в Риме с недоверием. Некоторые, в том числе смещенный консул Помпеи Руф, были рады ей и поспешили навстречу приближающимся легионам, однако большинство народа испытывало только озлобление и отчаяние. Были посланы депутации, пытавшиеся пристыдить Суллу и повернуть его обратно, однако тот, пребывающий в полном блаженстве, на все уговоры отвечал, что идет на Рим, чтобы «освободить его от тиранов».[56] Марий и Сульпиций, прекрасно понимавшие, что является целью похода, отчаянно пытались выторговать себе время. Когда Сулла вступил в пригороды Рима, они направили последнюю депутацию, предложив собрать Сенат, чтобы обсудить понесенные им обиды, и обещали лично присутствовать на заседании и исполнить его постановления. Взамен они просили только одного — чтобы Сулла стал лагерем в пяти милях от священной границы Рима.