– На мне юни стоит. Ордерион сказал, что она испепелит любого, кто…
– Мне и Галлахеру твоя защита навредить не сможет, – перебила ее Хейди. – По крайней мере, в этом заверил нас Ордерион.
– Хорошо бы он и мне об этом сообщил, – пробурчала Рубин.
Хейди внезапно поморщилась и схватилась рукой за живот.
– В чем дело? – забеспокоилась Рубин.
– Не знаю, – сдавленно произнесла Хейди.
Испуг скрыть она даже не пыталась. Ее лицо мгновенно стало белее простыни.
– Хейди, что с тобой? – Рубин обеспокоенно смотрела на нее.
Внезапно принцесса пошатнулась и выронила из рук лампу. Стекло разбилось вдребезги, и горящее масло брызнуло по сторонам. Пламя чудом не перекинулось на платья обеих принцесс, заставив их отскочить в стороны. Хейди схватилась за живот и истошно закричала, падая на колени.
Рубин подлетела к ней, подхватила за плечи и оттянула подальше от огня.
– А-а-а-а! – голосила Хейди, пока Рубин пыталась дозваться ее, но та не отвечала.
– Только не это, – прошептала Рубин, которая роды на своем веку видела всего однажды.
Она подняла черную юбку платья Хейди и увидела, как по белому белью принцессы расползается огромное красное пятно. Рубин не знала, что ей делать. Не могла понять, чем может сейчас помочь. Хейди теряла ребенка… В муках. В боли. В бессилии. Лежа на каменном полу в склепе, где их с Рубин кто-то запер.
– Помогите! – закричала Рубин изо всех сил. – Кто-нибудь, прошу, помогите! Ордерион!!! – заголосила она, пытаясь докричаться до него, но кроме эха, ей никто не отвечал.
Хейди корчилась на полу несколько минут, пока не закрыла глаза и не провалилась в забытье. Ее губы посинели, а лицо странным образом изменилось, превращалось в застывшую восковую маску, принадлежавшую уже не Хейди.
– Открой глаза! – просила Рубин, склоняясь к лицу принцессы и стирая с него холодные капли пота. – Проснись, прошу тебя!
По гладким каменным плитам стало расползаться красное пятно.
– Нет… Нет-нет-нет, – Рубин затормошила принцессу, пытаясь привести в чувства. – Открой глаза! Умоляю, взгляни на меня!
Ужас происходящего охватил Рубин. Хейди умерла? Вот она была жива, они разговаривали, и принцесса периодически касалась рукой живота. А вот она уже лежит на полу в луже собственной крови и… выглядит иначе…
Рубин поднесла собственные руки к лицу и уставилась на ладони. У нее же есть дар. Где-то внутри, неподвластный воле, но все же есть. Так как его использовать сейчас, когда он столь необходим?!
Рубин прижала ладони к груди Хейди и закричала:
– Действуй! Давай!
Ничего не происходило.
– Прошу тебя, работай!
Ничего.
Слезы брызнули из глаз от беспомощности. У нее же есть дар… Есть дар…
– Хейди, заклинаю богами, живи! – прокричала Рубин что есть силы, и вспышка света ослепила ее.
Тело мгновенно сомлело. Стало очень хорошо. Легко. Как будто Рубин выпила слишком много успокаивающей настойки и готова была провалиться в сон. А затем пришла боль. Она пронзила сердце тысячью осколков и подожгла его, словно масло из разбитой лампы. Ладони Рубин покрылись черными и сияющими золотым метками силы. Воздух перехватило на вдохе. Рубин вцепилась пальцами в шею, открывая рот, словно рыба, выброшенная на берег. Она согнулась, продолжая раздирать ногтями шею. Несколько мгновений – и боль отступила, позволяя телу вздохнуть.
Рубин втянула в себя воздух и вся засветилась. Снова стало хорошо. Спокойно и легко. Пальцы на руках покрылись чернью, а светящие метки силы вспыхнули, испещряя кисти знаками молний.
Рубин рухнула на пол возле тела Хейди и бессмысленно уставилась в темнеющий потолок.
– Ордерион… – прохрипела она, зазывая его с собой в темноту, укрывающую взор. – Почему ты оставил меня… одну…
Мрак.
Глава 14
Они с Галлахером ходили по полю, усыпанному изувеченными трупами простолюдинов, воинов и деров, и старались держаться от отца и его помощников подальше.
Когда после завтрака он вызвал обоих братьев к себе, Ордерион и предположить не мог, что им предстоит отправиться в путь и, преодолев горный перевал, оказаться на этом поле…
– Они по-разному одеты: на ком-то даже шубы накинуты, а на других – летние наряды… – Галлахер морщился, глядя на останки.
Брат кривил лицо крайне редко, но здесь, вне сомнений, повод был не только поморщиться, но и опорожнить желудок.
– И некоторые почти разложились, – добавил Ордерион, останавливаясь возле обезглавленного туремца. – Я насчитал минимум двадцать зальтийцев и еще с десяток ошони. Этот туремец первый, но боюсь, не последний.
– И что это все значит? – спросил его Галлахер.