– Вы абсолютно в этом уверены?
– Сами понимаете, я искал... Даже не надеясь когда-либо завладеть им, но хотя бы узнать... – Слава Богу, что он вам не достался. Мне кажется, вы довольны своей судьбой.
– Теперь – да... в полной мере! – сказал маркиз, бросив влюбленный взгляд на портрет.
– Тогда удовольствуйтесь тем, что имеете, и помните, что этот проклятый камень мог принести вам лишь несчастья и катастрофы!
– Но вы-то все-таки его ищете? Не боитесь?
– Нет, потому что, найдя камень, я не оставлю его себе. Понимаете, маркиз, я уже нашел три ему подобных, и они вернулись на свое место: на пектораль Великого Первосвященника Иерусалимского храма. Рубин должен воссоединиться с ними. Только тогда он потеряет свою зловещую колдовскую власть.
– Это... еврейская реликвия?
– Не делайте гримасы: вы об этом знали. Разве вам не известно, что для того, чтобы подарить рубин Изабелле Католичке, дочь Диего де Сусана, отправив отца на костер, присвоила камень, хранившийся в севильском гетто как святыня?
Фуенте Салида смущенно отвернулся. Ни для кого не секрет, что в жилах доброй половины испанского дворянства текло хоть несколько капель еврейской крови.
– Хорошо, князь, – сказал он, поднимаясь. – Вот и все, что я мог рассказать вам. Надеюсь, вы сдержите слово и никому не скажете об этом?
Он указал на картину. Морозини пожал плечами.
– Эта история меня не касается, а слово я держу всегда. Однако вам, наверное, лучше припрятать этот шедевр на какое-то время.
Дон Манрике молча проводил гостя до дверей. И только в последний момент попросил, явно стесняясь своей просьбы:
– Если вам удастся напасть на след рубина... Мне бы хотелось, чтобы вы дали знать...
– Разумеется. Я вам напишу.
Они распрощались в соответствии с протоколом, но без рукопожатия: этот англосаксонский обычай был не в моде в Старой Кастилии...
Вернувшись в свою гостиницу, Альдо уселся в общей зале с намерением заказать себе ужин, но тут появился тот, кого он менее всего ожидал увидеть. Комиссар Гутиерес собственной персоной, еще более чем когда-либо напоминавший боевого быка. Не теряя ни секунды, полицейский набросился на «подозрительного иностранца»:
– Что вы здесь делаете?
– Я сам мог бы задать вам подобный вопрос, – как можно более спокойно заметил Морозини. – Мне как, предположить, что вы меня преследуете? А я и не догадывался.
– Вот и отлично, что не догадывались. А теперь отвечайте: зачем вы сюда приехали?
– Поговорить.
– Только поговорить? С человеком, обвинившим вас в воровстве? Странновато звучит, а?
– Именно потому, что он обвинил меня в воровстве, мне и захотелось объясниться с ним. Когда носишь такое имя, как у меня, невозможно оставить обвинение подобного рода без внимания и позволить ему тащиться за собой, особенно за границей. Разумеется, дело могло дойти до дуэли или до драки, но маркиз оказался более умным и более уравновешенным человеком, чем я предполагал. Объяснения были даны и приняты, мы оба удовлетворены, и маркиз предложил мне стаканчик «Амонтильядо», более чем приличного. Вот. Теперь – слово за вами!
– Что за мной?
– Скажите мне, по крайней мере, почему вы за мной следите? Вы работаете в Севилье. Но я встречаю вас в нескольких сотнях километров оттуда. Чего еще вы от меня хотите?
– Меня интересуют ваши дела и поступки, вот и все.
– Ах так...
В этот момент появился трактирщик и водрузил дымящееся блюдо на стол.
– Если кроме дел и поступков вас интересует и мой ужин, мы могли бы его разделить. Испанская кухня порой бывает сомнительна, но она всегда обильна. Садитесь! Мне всегда нравилось поболтать за хорошим столом.
Сформулировав таким образом приглашение разделить трапезу, Альдо про себя усомнился, заслуживает ли предложенная им пища названия «хорошего стола». Было совершенно очевидно: пережаренность свинины компенсировалась недоваренностью турецкого горошка. Все было в изобилии приправлено неизбежным красным перцем. Но, каким бы оно ни было, блюдо, по всей видимости, соблазнило Гутиереса, и он, ни секунды не колеблясь, взял стул и уселся.
– В конце концов, почему бы и нет?
Призванный повелительным жестом князя трактирщик поторопился поставить на стол еще один прибор. Догадавшись, что его гость, ввиду своих габаритов, может счесть свою долю ужина недостаточной, Морозини потребовал вторую порцию – с омлетом, а также «самое лучшее вино, какое у вас есть».
Пока венецианец заказывал, комиссар расцветал, словно роза под солнцем, а первый стаканчик вина он пригубил уже с полуулыбкой, не забыв поцокать языком в знак одобрения, которого князь, впрочем, отнюдь не разделял. Принесенное трактирщиком вино по крепости не уступало настоящей бургундской водке, а на вкус было скорее терпким.
– Повторите-ка, зачем вы отправились к маркизу?
– Мне казалось, я выразился достаточно ясно, – сказал Альдо, щедро наполняя бокал своего собеседника. – Я просил объяснений, они мне были представлены, и мы помирились... тем более легко, что наш дорогой маркиз уже начал сожалеть о выдвинутых им обвинениях.
Круглые глаза полицейского все еще смотрели подозрительно, и Морозини поторопился добавить:
– Может быть, я ошибаюсь, но, кажется, вас не совсем убедило свидетельство герцогини Мединасели?
В скромной зале трактира громкое имя прозвучало, как удар гонга. Упрямый полицейский почувствовал себя не в своей тарелке: получалось, будто он обвиняет донью Ану во лжи... Такое предположение было определенно не по душе Гутиересу, он, казалось, съежился.
– Н... н-нет, – пробормотал он. – Но я уверен, дворянство – это такой клуб, где все поддерживают друг друга...
– Вам следовало сообщить об этом маркизу Фуенте Салида, когда он обвинил меня в воровстве!
– Но в конце-то концов, кто-то ведь взял же этот чертов портрет! Согласен, вы не выносили его сами, но разве вы не могли иметь сообщника? Денег, чтобы расплатиться с ним, у вас хватит...
Морозини еще раз наполнил бокал своего визави и расхохотался.
– Твердо стоите на своем, да? И до чего упрямы! Просто не знаю, как мне переубедить вас. Значит, вы думаете, я забрался в эту глушь, чтобы...
– ...Чтобы заставить маркиза признать вас невиновным? Может быть... Но ведь ничем не докажешь, что вы с ним, к примеру, не были сообщниками!
На виске у Альдо забилась тонкая жилка, как всегда, когда он нервничал или чуял опасность. Этот тупица умнее, чем кажется. Если ему придет в голову устроить обыск у Фуенте Салида, дело может обернуться драмой. Старик способен вообразить, что Морозини обманул его и навел на него полицию, выудив предварительно все нужные сведения. Бог знает, как станет реагировать маркиз, что еще он в состоянии выдумать. Однако когда Морозини заговорил снова, его лицо могло бы послужить образцом безмятежности.
– Почему бы вам не спросить об этом самого маркиза?
– Почему бы нам не пойти к нему вместе?
– Что ж, если вам так хочется... Интересно будет посмотреть, как он вас примет, – ласково улыбнулся Альдо. – Но сначала, если не возражаете, покончим с ужином. Лично мне, думаю, доставил бы удовольствие десерт с каким-нибудь, может быть, более сладким вином. Как на ваш взгляд?
– Неплохая идея, – согласился полицейский, с видимым сожалением допивая то, что осталось в бокале.
Это была, в общем-то, не «неплохая», а просто великолепная идея, если бы только Альдо удалось осуществить то, что он задумал. Позвали трактирщика. Он принес десерт, состоявший из взбитых яиц, молока и сахара, марципаны и какое-то непонятное пойло. Знатный иностранец попросил хозяина сводить его в погреб, чтобы самолично выбрать подходящее вино. Тот охотно согласился, не забыв прихватить фонарь – освещать дорогу.
– У меня не слишком богатый выбор там, в подвале, – извинялся трактирщик по пути.
Но для той цели, какую поставил перед собой Альдо, подвал оказался вполне пригодным. Спустившись вниз, он достал из кармана блокнот и ручку, быстро нацарапал по-французски записку, в которой сообщал маркизу о нависшей над ним опасности, вырвал страничку, тщательно сложил ее. Затем, обращаясь к хозяину, спросил: