Пэйджен резко отвернулся от того, ради чего пришел и чего хотел слишком сильно. На веранде он зажег тонкую сигару и сильно затянулся. В его глазах появился стальной блеск, как только он попробовал представить себе, что сделает с ней Ракели, когда узнает, что она потерпела неудачу.
Возможно, после того, как он закончит эту смертельную схватку с Ракели... Но это были пустые мечты. Даже если Ракели исчезнет из его жизни, имелись и другие причины. Да, он был должен отправить ее подальше отсюда, уверял себя Пэйджен. Каждая минута, каждая секунда, проведенная в ее обществе, уменьшала хрупкий запас его воли, и очередной срыв – это только вопрос времени. И в следующий раз они могли быть не так удачливы, чтобы избежать опасности в виде двуногих или четвероногих хищников, способных выследить их. Нет, он должен был отправить ее, и чем скорее, тем лучше.
Через несколько часов, когда луна уже прошла половину своего пути, Пэйджен все еще стоял около ее комнаты, опершись локтями на балюстраду из тикового дерева. У него не было никакого выбора. Единственное, что ему оставалось, – решить, куда ее отослать. У него было несколько вариантов: к его старому другу, суровому Маккинону в Калькутту или к пожилой вдове в Брюсселе, которая была многим ему обязана. Даже, если необходимо, в роскошный, но вполне приличный «Дом наслаждений» в Макао.
Куда бы она ни отправилась, мрачно подумал Пэйджен, это должно случиться как можно скорее, так как какой-то животный инстинкт предупреждал его, что вокруг него что-то затевалось, что в каждый момент все могло взлететь на воздух. Ракели разослал своих шпионов повсюду, начиная с владельца того английского ботинка, чей отпечаток Пэйджен заметил на тропе три дня назад. И когда Ракели обнаружит, что его последний, тщательно выбранный агент потерпел неудачу и утратил свое влияние, он выберет только один план действия. Он уничтожит ее. Быстро и окончательно, не оставляя никаких улик, позволяющих связать их воедино.
Быстрый шелест ткани и скрип металла по дереву разбудили Баррет много часов спустя. Она возвращалась к действительности, пробираясь сквозь неясные видения, рожденные и ее воспоминаниями, и ее мечтами. Сильные руки и напряженные бедра. Соединение двух пожаров, заставивших ночь стать ослепительно светлой. Сдавленно вскрикнув, она села в кровати, лихорадочно дрожа всем телом.
– Мне так жаль будить вас, мэм-сагиб.
Это была всего лишь Мита, а не задумчивый незнакомец с суровым взглядом из ее снов. Медленно растаял окружающий ее туман. Быстро колотившееся сердце Баррет замедлило свой бег до отдельных резких ударов.
– Вы проспали уже больше суток...
Удивленный возглас Баррет прервал извинения служанки:
– Это невозможно! Я ведь только что закрыла глаза...
Баррет умолкла, как только стройная синеглазка распахнула ставень за спиной Миты, открыв ее взгляду багряное небо.
– Ах, вы спали как мертвая, мисс! Но теперь вы должны подняться и поесть.
Позади Миты двое сингалезских девушек внесли тяжелый саквояж и поставили его у дальней стены.
– Да, Тигр приготовил много красивых вещей для мэм-сагиб. – Мита нетерпеливым жестом отослала девушек и открыла крышку, показав груду ярких тканей. – Этот багаж только что доставили из Коломбо. Сагиб, должно быть, послал за ним носильщиков в тот самый день, когда он нашел вас.
У Баррет перехватило дыхание, как только Мита подняла из чемодана воздушно-тонкие шелка и блестящее полотно, расшитое золотом. Каждый следующий предмет одежды был более красив, чем предыдущий, все было тщательно вышито и украшено рюшами, все подогнано на миниатюрную стройную фигурку. Мита благоговейно уставилась на одно из платьев – из темно-красной парчи, украшенной бархатными розетками.
– Ах, мисс, оно сшито как раз на вас! У Тигра очень острый взгляд, не так ли?
Даже без примерки Баррет знала, что это платье будет ей совершенно впору. Так же как и все остальные. Тихонько вздохнув, Мита подняла другое платье и положила его на кровать. Блестящая переливчатая темно-голубая ткань напоминала поток воды в свете факелов. Это был точный оттенок глаз Баррет.
Англичанка медленно провела пальцами по струящимся волнам шелка, прислушиваясь к их шуршанию. Точно как и прежде, она ощутила нарастающее давление в голове, тяжкий вес неясных воспоминаний. Она нахмурилась, понимая, что и раньше держала в руках такие шелка. Да, когда-то у нее было много подобных платьев – из разных тканей, разных цветов. Внезапно она увидела стройную молодую девушку, вглядывающуюся в свое отражение в высоком зеркале, она прикладывала такие же шелка к своей груди. Но видение растаяло, и Баррет поняла, что это было очень давно. В последние годы она носила только практичную одежду из тонкого сукна и саржи, которую можно было перешить, когда она подрастала, или полностью перекроить, когда ей надоедал фасон. Смешиваясь с тусклыми воспоминаниями, возникло чувство опасности. Пальцы Баррет вздрогнули и отдернулись от великолепной ткани.
– Мэм-сагиб дрожит. Вам холодно? Если так, я прикажу закрыть ставни.
– Нет-нет, Мита. Я просто задумалась.
Решительно вздернув подбородок, Баррет отбросила покрывало и поднялась с кровати.
– Очень хорошо. Полковник-сагиб ожидает вас в гостиной. Вам следует поспешить, если вы не против.
Баррет почему-то не задала вопрос, который был готов сорваться с ее губ. Она и так скоро выяснит, ждет ли ее там Пэйджен. На середине комнаты она остановилась, принюхиваясь к воздуху.
– Что это за запах, Мита? Немного едкий и пахнет дымом. Веки Миты дрогнули, и она опустила взгляд на платье.
– Это аромат Тигра-сагиба, мисс. Он снова курит эти малазийские сигары. И, судя по запаху, он был в вашей комнате, мэм-сагиб.
Две женщины обменялись взглядами, в которых была не столько ревность, сколько взаимное понимание.
– Вам понадобится и это тоже, я думаю.
Мита подняла белый сверток. Это был корсет, который Пэйджен запретил ей носить, пока они находились в пути. Баррет с любопытством рассматривала предмет одежды, казавшийся ей теперь таким странным и незнакомым, как будто он проник сюда из другого мира или другого времени. Мита осторожно расправила корсет и протянула его Баррет.
– Это ваше, мэм-сагиб. Вы, наверное, захотите его надеть.
Баррет все еще колебалась, чувствуя странное нежелание надеть или даже просто прикоснуться к этому предмету. Корсет был вычищен и отглажен. Конечно, это постаралась Мита. Но Баррет сознавала, что, если снова облачится в него, она вернется ко всему тому, что с ним связано, – строгим английским правилам и твердым принципам. Вся непринужденность и свобода, которых она достигла здесь, закончатся.
– Мэм-сагиб? – спросила с любопытством Мита. Баррет не отвечала, ее глаза были прикованы к корсету.
Почему у нее возникло такое чувство отвращения к нему? Может быть, из-за страшных воспоминаний, спрятанных в самой глубине ее мыслей?
– Вы опоздаете, мисс.
– Да. Да, конечно.
Баррет глубоко вздохнула. Что это с ней творится? Что-то бормоча себе под нос, Баррет схватила тяжелый жесткий корсет и поднесла его к груди. Что-то оцарапало ей кожу; одна из планок, казалось, была погнута.
– Она была сломана, и мне пришлось поправить ее – планка, кажется, так вы называете их? Я надеюсь, что работа удовлетворит мэм-сагиб?
– Все прекрасно, Мита.
Баррет пришлось приложить все силы, чтобы не заплакать. В конце концов, пора с этим покончить, почему именно эта часть одежды так ее расстраивает? Может, потому, что она символизирует все, что ненавидит Пэйджен, все, что стояло между ними? Выпрямив спину, Баррет сбросила ночную рубашку и обернула корсет вокруг себя, еле сдерживая дрожь, как только он сдавил ее мягкую кожу. Как странно, подумала она, трогая пальцами твердые металлические кости. Да, весьма странно, что мы должны надевать подобные вещи, чтобы выглядеть цивилизованными.