— Позвольте мне сказать вам, милостивый государь, что такое наказание далеко не соответствует его вине!
— А что же вы желали бы сделать, милорд?
— Публично разгласить его тайну, сударь, — перед дамами, перед всем экипажем! Это был бы благотворный пример для всех самозванцев, настоящих и будущих!
— Позвольте не согласиться с вашим мнением, лорд Темпль, — сказал Оливье. — Я уже написал два слова доктору, приказывая ему сидеть в своей каюте по причинам, которые он поймет лучше меня. Этого довольно, по моему мнению.
— Но, милостивый государь, дисциплина!
— Дисциплина ничем не пострадает от такого решения, и я ручаюсь вам, что она всегда будет в силе на моем судне, лорд Темпль… Ах, — прибавил Оливье с выражением сожаления, — наши дамы уже уходят, как видно!
— Становится немного свежо на палубе вашего очаровательного корабля, — сказала, улыбаясь, мистрис Петтибон, которая направлялась в каюту, сопровождаемая двумя молодыми девушками. — Спокойной ночи, господа!..
— А мне кажется, что ябы простояла всю ночь на палубе аэроплана! — воскликнула весело Мюриель. — О, мосье Дерош, прежде чем уйти, скажите же мне, где мы находимся?
— Охотно, мадемуазель. Налево позади мы оставили полуостров Истрию. Вы видите его там как большую светлую массу. В эту минуту мы идем вдоль длинного острова, видите, налево; направо впереди видна Лисса… далее, еще правее, огромная масса, — это Италия…
— И когда мы приблизимся к Италии?
— Около часа ночи. А когда мы будем проходит! над Турцией, мне будет приятно думать, что вы спите спокойным сном…
— Не могу ли я остаться на палубе? Это все так интересно!
— Нет, нет, милая малютка, — решительно сказала мистрис Петтибон. — Очень холодно, чтобы я могла поддержать компанию. Спать!., спать!..
Дамы ушли, а лорд Эртон, совсем разбитый своим ужасным приключением, не замедлил последовать их примеру. Лорд Темпль тоже удалился, и вскоре Оливье остался один на палубе.
Долго он прохаживался при свете луны, вдыхая полной грудью оживляющий воздух ночи, наслаждаясь своим творением и любуясь быстрым и верным полетом своего аэроплана. Он сделал еще свой хозяйский обход, посетил всех дежурных при машинах и заглянул на нос, где отдыхал его экипаж на своих койках. Все шло хорошо. Ночь была ясная и прекрасная. Здесь он был уверен больше, чем моряки на море, что не встретит ни рифов, ни подводных камней. Бросив еще раз торжествующий взгляд вокруг, Оливье, указав направление рулевому, ушел в рубку и бросился на софу, где немедленно же заснул.
Ночь прошла без приключений. В час ночи вахтенный, согласно приказанию, разбудил капитана. Звезды еще ярко блестели, но луна уже скрылась. Совсем низко, почти прямо под аэропланом, блестела большая звезда. Это был маяк на мысе Самана; они входили в Отрантский пролив.
Оливье стал на своем посту на корме. Скоро он увидел, как налево засверкали огни Янины. Он ясно различал Пинд, Дельфы, спящие и таинственные.
Аэроплан перелетел через Лепантский залив, отрезанный Коринфским перешейком.
Вдали, налево, Оливье угадал Пирей и Афины. Ему казалось, будто он видит, как в темноте выступает силуэт Парфенона, бледного видения прошедших времен.
Было три часа утра. Розоватый свет начал расходиться по небу. Море казалось менее черным. Оливье увидел Кикладские острова, похожие на летевших чаек, которые тонули в утреннем тумане. Он узнал Серонфос и Парос налево. Направо он поклонился острову Милосу, освященному бессмертной Венерой, находящейся теперь в Лувре.
В шесть с четвертью часов он увидел мыс Сидерос, восточную оконечность острова Крит.
Солнце, поднимаясь, освещало все своим жарким светом. Море дрожало и сверкало под его лучами, точно шумная толпа живых сапфиров. На голубом небе бежали легкие облачка, точно золотистые жемчужины. Воздух необыкновенно чистый, был напоен благоуханием.
В восемь часов и девять минут позвонил первый колокол к завтраку; в эту минуту аэроплан подходил к Александрии.
ГЛАВА XV. От Александрии до Цейлона
Большая часть Средиземного моря прошла под ногами путешественников, пока они сладко спали. Один только бодрствующий на палубе капитан любовался всеми оттенками и переливами красок при переходе ночи к дню. Он видел, как гасли одна за другой звезды, как рассеивался ночной сумрак, окутывавший окрестности, и как торжествующий свет побеждал тьму. Трудно описать картину появления восходящего светила! С востока льются первые розоватые нежные лучи; с минуты на минуту они растут, расширяются, охватывая небо… Вот они уже появились на темных водах моря; оно ожило, засверкало, загорелось тысячью огней и, точно охваченное пожаром, разгоравшимся на небе, рассыпалось мириадами блесток… Все предметы теряли свои неясные очертания и выступали из мрака, точно снова нарождались и оживали… Вся природа ликовала, приветствуя это вечное чудо всеобщего возрождения…
Долго Оливье прогуливался по палубе, полный мыслей, проектов, смутных надежд и гордого удовлетворения, что предприятие его осуществилось и так счастливо оправдало его мечты, как вдруг колокольный призыв к завтраку наполнил его новыми чувствами приятного ожидания своих гостей к столу.
Со всех сторон пассажиры стали стекаться в столовую: леди Дункан, немного подбодрившаяся ночным отдыхом, но еще не примиренная с внезапным вторжением мисс Мюриель; Этель, свежая и чистая как снежинка, несмотря на недостаток сна, беспокойство и пролитые слезы; Мюриель расфранченная, как будто ее горничная сопровождала ее на «Галлию», и мистрис Петтибон, ровная и спокойная как всегда, точно это был завтрак у нее дома, на улице Гарлей.
Лорд Темпль хорошо выспался; теперь он казался вполне корректным, величественным, и, по обыкновению, довольным первенствующим положением в том обществе, которое предоставило ему такое прекрасное место. Лорд Эртон и Петтибон, напротив, очень дурно провели ночь. Комиссар до сих пор не мог опомниться от неприятностей, испытанных им накануне, и бросал злобные взгляды на этих самозванцев, один вид которых был для него непрерывным оскорблением: леди Дункан, лорд Эртон, Мюриель… Несчастный человек! Он и не подозревал, что горькая чаша еще не выпита до дна. Оставались еще Боб и Отто Мейстер, которых он мог узнать каждую минуту…
И кто знает, этим ли еще кончится!..
Что касается лорда Эртона, он казался жалким и смущенным, видимо, стараясь как-нибудь занять место возле леди Дункан. Рассматривая бедекер и альбомы, он с лихорадочной поспешностью пользовался каждой удобной минутой, чтобы продвинуться в нужном направлении и приблизиться к цели. Но увы! Ничего ему не удавалось; все места были распределены, и он очутился, как накануне, рядом с мисс Рютвен!
Пошли разговоры, обмен впечатлений. На пытливые расспросы Дероша об удобствах кают все отозвались с восторгом: как чудесно все устроено, какие необыкновенные автоматические приборы, какие роскошные постели, просто идеал комфорта! Таково было общее заключение. А затем — какой завтрак! На таких высотах, и вдруг — горячий хлеб, свежие сливки и яйца! Кофе, чай, жаркое — все такое вкусное, точно приготовлено руками волшебниц. Минут через десять, не больше, и Петтибон, и лорд Эртон даже забыли свои заботы, наслаждаясь вкусным завтраком.
— Можно было бы абонироваться, чтобы всегда путешествовать таким образом, — объявила Мюриель. — А затем, мосье Дерош, вы не откажетесь, надеюсь, объявить нам программу этого дня, чтобы каждый знал, на что он должен надеяться и чего ждать?
— К вашим услугам, мадемуазель! В час мы пристанем к берегу Александрии.
— Мы «пристанем»; это только оборот речи такой, не правда ли?
— Совсем нет. Мы действительно там остановимся, чтобы запастись топливом. На это понадобится часа три. Там уже приготовлены склады нефтяного масла в ожидании нашего прибытия.
— Александрия! Какое счастье! Я так хочу посмотреть там следы бомбардировки. Можно будет сойти?
— Увы, нет, мадемуазель! Я с сожалением должен сказать, что вы пленница.
— Но, наконец, ведь можно будет хоть смотреть все время?