Он обернулся и увидел негра Теодора, или, вернее, Боба Рютвена, который делал какие-то таинственные знаки, моргая глазами, прикладывая палец к губам, и показывал на что-то за своими плечами. Оливье посмотрел в ту сторону, но не заметил ничего ненормального и кончил тем, что направился за рубку, приглашая взглядом Боба следовать за ним. Молодой человек быстро понял капитана и поспешил вслед за ним.
— Какого дьявола вы беснуетесь так, Боб? — спросил Оливье, когда они были под защитой от нескромных взоров.
— Говорите тише, ради Бога! — прошептал Боб,
бросая вокруг подозрительные взгляды.
— Но что это значит? Почему столько таинственного?.. Какую государственную тайну хотите вы сообщить мне?
— Государственная тайна! Можете так называть, это не важно!.. Но нас могут услышать. Если бы нам пройти в вашу каюту?
— Может быть, Петтибон снова поймал вас на месте за разговором с мадемуазель, вашей сестрой?
— Я смеюсь над Петтибоном!.. Нет, дело вовсе не касается этого старого шакала… Но нужно, чтобы я сообщил вам то, что открыл… Это долг моей совести. Поверите ли, что… я, право, не знаю, как вам это объяснить… но… Я вовсе не один фальшивый негр на судне!..
И Боб наблюдал, ожидая, какое впечатление произведет это на Оливье.
— Уже давно я это знаю, — ответил Оливье. — С первого вечера я узнал Отто Мейстера…
— Отто Мейстера! — воскликнул Боб, пораженный. — Как? и он также?., он тут?..
— О ком же вы еще говорите, кроме него?
— Но я вовсе не о нем говорю! Мне даже и в голову не приходило, что он тут! Вы меня ставите в тупик…
— Как! Разве есть еще другой кто?
— Два других, если хотите!.. Один — Фицморрис Троттер!.. А другой — майор Фейерлей! Я это наверно знаю.
— Это слишком! — воскликнул Оливье, заливаясь смехом.
— Весь клуб Мельтон превратился в негров и служит на моем аэроплане! Видно, у всех вас было чересчур сильное желание участвовать в путешествии!
— Да, хотя это кажется крайне смешным, но очень серьезно! — ответил Боб. — В сущности, смеяться даже нечему. Вы знаете…
— А почему же так, молодой Нестор?
— Потому что эти бродяги замышляют что-то… уверяю вас. Я в этом убежден…
— А что же, по-вашему, они замышляют? Другой аэроплан? Конкуренцию?.. На доброе здоровье!.. Я их не боюсь…
— Нет, нет, дело не в этом… они составили заговор…
— Против кого же, великие боги?
— О! я знаю, я кажусь вам очень глупым, рассказывая все это… Но что же мне делать! Я убежден в этом! Я знаю, что все на бакборте в их руках и что у них дурные намерения… Вы знаете, я не там, не на левой стороне судна, а на штирборте (на правой), и в то же время, когда работаем мы, другие отдыхают, и потому я их увидел только этой ночью в Коломбо, когда все пировали!.. Но я вам говорю, у них нехорошие планы!
— Дорогой Боб, благодарю вас за предупреждение, — сказал Оливье, тронутый волнением молодого друга, — но чего же я должен бояться? Какое зло они могут мне причинить?
Боб снова поглядел вокруг, а затем чуть слышно прошептал на ухо Оливье:
— Я убежден, что они все сговорились завладеть вашими копями.
— Какими копями? — спросил Оливье, крайне изумленный.
— Да рубиновыми! — воскликнул Боб, удивляясь в свою очередь.
С минуту Оливье молчал. Завеса спала с его глаз. Он понял то особенное рвение, с которым его преследовали, чтобы получить место на «Галлии». И сам Боб, наверно, полон такими же химерами.
— Мой бедный Боб! — сказал он наконец. — Я считал вас более рассудительным. Как! вы в полной уверенности, что мы идем на поиски рубиновых копей?
— Конечно!
— Но нет там таких копей, бедное дитя! По крайней мере, если даже и есть там что-нибудь подобное, то я этого не знаю и не имею никакого права на драгоценные камни Тибета, и не за тем вовсе мы летим туда…
— Ах, неужели? — еле произнес пораженный Боб.
— Таким образом, значит, все вы гонитесь за рубинами? Отто Мейстер, Фицморрис Троттер, Фейерлей, вы… должен ли я прибавить дам, мисс Мюриель, например?
— Ах! ах! — произнес Боб смущенно.
— Ну хорошо, мой бедный друг, вам придется разочароваться… Я очень опечален этим, но что же делать! Вы вернетесь в Лондон с такими же пустыми карманами, как и раньше, до отъезда… Я был на сотню миль от мысли, что вы питаете такие надежды, или, что только одна жажда наживы двигает вами…
— Но таково было общее мнение в Лондоне, — возражал бедный Боб. — Все были убеждены, что вы направляетесь сюда за новыми рубинами…
— И они великодушно решили поделить их со мной? — сказал Оливье немного насмешливо. — Я бы с удовольствием отделил вам кусок этого пирога, поверьте, если бы, на ваше счастье, существовали такие копи где-нибудь в другом месте, а не в вашем воображении… Но вот беда!.. Я не знаю рубиновых копей, не ищу их, и мы нигде их не встретим…
На лице Боба выражалось такое глубокое отчаяние, что Оливье стало жаль его.
— Полно, Боб, будьте мужественны! — произнес он, дружески хлопая его по плечу. — Молодой человек ваших лет должен быть в восторге от того, что совершил подобное путешествие, помимо того, достал он или нет в горах рубины… Разве вы так нуждаетесь в деньгах, скажите мне?
— Да, это легко сказать тому, кто не знает, куда их девать! — сердито сказал Боб, чувствуя себя оскорбленным в самых законных надеждах.
— Это я произвожу впечатление такого капиталиста, который обременен деньгами, не зная куда их тратить? — спросил Оливье, смеясь. — Но я вас прошу поверить, что, напротив, я очень хорошо понимаю, как лучше употребить их…
— Да, я не сомневаюсь в этом… Но тем не менее, они сыграют с вами какую-нибудь шутку! Вы знаете, ведь они все-таки верят в существование копей!
— Что же делать? — произнес Дерош, пожимая плечами. — Будь мы в Англии, я бы очень просто высадил их на землю. Но теперь поздно. Придется покориться своей участи… Они будут работать до конца, как настоящие негры… Только это наказание в моей власти…
Но видя, что Боб повесил голову, совершенно убитый, он продолжал.
— Полно, Боб, неужели эти несчастные рубины так огорчают вас?.. Разве это моя ошибка? Говорил ли я когда-нибудь, что они существуют?
— Это правда! — откровенно сознался Боб. — Я сам выдумал кучу глупостей, а вы даже не рассердились…
— Я никогда не думал, что вы такой жадный, мой бедный друг! — воскликнул Оливье, делая усилие, чтобы не показать иронично-шутливого тона.
Дурное настроение Боба никогда долго не продолжалось. Он уже смеялся и, откидывая волосы обычным ухарским движением головы, сказал:
— К черту! Покончим с этими мечтами. Как вы сказали, я могу все-таки радоваться, что участвую в экспедиции! — И, передернув плечами, он вернулся на свой пост.
Аэроплан летел над Тибетом.
Пустынные равнины, за которыми темнели мрачные очертания горных громад, быстро уходили назад.
Наконец к одиннадцати часам они заметили огни большого города: это могла быть только Лхаса.
Таинственный город развернулся под их ногами, громадный и безмолвный.
Столетние деревья окружали его точно зеленым поясом. Белые дома с башнями, храмы с золочеными крышами блестели при лунном свете, и каждый из пассажиров чувствовал невольное волнение, созерцая с высоты эту святыню буддистов, этот священный город, который столько веков ревниво оберегает свои тайны.
В одиннадцать часов тридцать пять минут начался спуск.
Оливье несколько минут колебался, не зная, какое лучше выбрать место для остановки, и наконец решил, и аэроплан, покорный его воле, опустился в середину большого пустынного сада.
ГЛАВА XVIII. Старшие и младшие ламы
Аэроплан был снабжен высоким подвижным шестом, на конце которого помещался электрический фонарь, который зажигался при случае. Когда они пролетали над Гималаями, то все время пользовались его светом, который бросал яркие лучи на мрачные горы, лежащие под их ногами. Чтобы фонарь мог гореть, должна была работать та же паровая машина, которая приводила в движение винт, и эта двойная работа производилась одновременно.