Тут в комнату вошла Аделаида с чайным подносом, и стряпчий умолк. Девочка поставила поднос на замусоренный маленький столик, сделала реверанс миссис Холланд и безмолвно вышла. Пока старуха разливала чай, мистер Блит продолжил:
– Гм-м… Теперь условия… Оговоренный предмет будет положен на хранение в банк Хаммонда и Витгроува на Винчестер-стрит.
– Какой такой оговоренный? Не виляйте, мистер Блит. Давайте-ка без этих штучек.
Стряпчий, по мере сил избегавший называть вещи своими именами, был, кажется, обескуражен подобной прямотой. Он понизил голос, подался вперед из своего кресла и оглянулся, прежде чем начать говорить.
– Гм-м… Рубин будет положен в банк Хаммонда и Витгроува и оставлен там вплоть до смерти вышеназванного джентльмена, после чего в сроки, установленные им в завещании, надлежащим образом мы – я и э-э-э… миссис Троп – засвидетельствуем…
– Кто такая? Соседка?
– Служанка, мэм. Правда, не очень надежная: она пьет, как я понимаю, но ее подпись на документе будет, конечно, вполне действительна… Гм! Рубин будет, как я сказал, у Хаммонда и Витгроува до самой смерти вышеуказанного джентльмена; после чего он станет вашей собственностью.
– И все по закону, верно?
– Совершенно верно, миссис Холланд…
– Ни сучка ни задоринки? Никаких вдруг?
– Будьте уверены, мэм. У меня с собой копия этого документа, собственноручно им подписанная. Предусмотрены все, так сказать, неожиданности.
Она взяла бумагу и подозрительно ее просмотрела.
– Похоже, все в порядке. Отлично, мистер Блит. Вы знаете, я честная женщина. Дело сделано – я плачу. Каковы ваши издержки?
– Издержки, мэм? А… конечно. Мой клерк как раз готовит счет, мэм. Я должен проверить, чтобы все было прописано надлежащим образом…
Итак, все было обговорено, и минут через пятнадцать мистер Блит поднялся со стула. После того как Аделаида препроводила его к двери, миссис Холланд осталась в маленькой гостиной, чтобы еще раз прочесть принесенный документ. Затем она вынула зубы, прополоскала их в чайнике, спрятала в коробочку и стала разглядывать доверенность Хаммонда и Витгроува, банкиров с Винчестер-стрит.
Третий наш новый знакомый звался Мэтью Бедвелл. В прошлом второй помощник капитана с грузового судна, осуществлявшего чартерные перевозки на Дальнем Востоке, ныне он находился в крайне плачевной ситуации.
Он блуждал в лабиринтах сумрачных улиц за Вест-Индскими доками. За плечом у него болтался мешок с вещами, тонкая куртка, плотно застегнутая доверху, едва защищала его от холода, однако он и помыслить не мог, чтобы вытащить из мешка что-нибудь потеплее: ведь тогда пришлось бы остановиться пусть даже на полминуты, что в тот момент представлялось Бедвеллу подобием самоубийства.
В кармане у него лежала бумажка с адресом. Время от времени Бедвелл доставал ее и сверялся с названием улицы, прежде чем пройти еще немного, затем все повторялось. Тот, кто наблюдал бы за ним со стороны, мог подумать, что моряк в стельку пьян, однако в воздухе вокруг не чувствовалось ни малейшего запаха алкоголя. Более сострадательный наблюдатель мог предположить, что он болен или ему очень плохо, и это было бы ближе к истине. Но если бы кто-нибудь мог заглянуть к нему в голову и почувствовать всю неразбериху, которая там царила, он подивился бы, каким образом Бедвелл вообще держится на ногах. Было две задачи, намертво сцепившиеся с его сознанием: одна швырнула его за пятнадцать тысяч километров в Лондон, другая заставляла драться за каждый сантиметр пути.
Вскоре вторая задача почти поглотила первую.
Бедвелл брел по узкой, грубо мощенной улице в районе Лаймхауса, вдоль черных от копоти и крошащихся от сырости кирпичных стен, когда вдруг приметил открытую дверь и пожилого человека, неподвижно сидевшего на ступеньке. Старик был китайцем. Он смотрел на Бедвелла и, когда моряк уже прошел мимо, двинул в его строну головой и сказал:
– Твоя пыхнуть?
Бедвелл почувствовал, как каждая клеточка его тела рванулась к двери. Он качнул головой и закрыл глаза, потом ответил:
– Нет. Нет пыхнуть.
– Хороший цена один пых.
– Нет. Нет, – повторил Бедвелл и заставил себя идти вперед прочь оттуда. Он еще раз сверился со своей бумажкой и прошел сто метров или около того, прежде чем снова достать ее. Медленно, но уверенно он двигался, держа курс на запад, через Лаймхаус и Шедвелл, пока не оказался в Уоппинге. Он еще раз сверился с бумажкой, помедлил. Уже темнело; он взял немного левее. Неподалеку была пивная, и желтоватый гостеприимный свет притягивал его к себе, как мотылька.
Он заплатил за стакан джина и выпил его маленькими глотками как лекарство: невкусно, но необходимо. И понял, что больше этой ночью он уже никуда не пойдет.
– Я ищу, где бы переночевать, – обратился Бедвелл к женщине за стойкой. – Думаете, можно что-нибудь найти поблизости?
– Двумя дверями дальше. Гостиница миссис Холланд. Но…
– То, что надо. Холланд. Миссис Холланд. Я запомню.
И он вздернул мешок на плечи. Женщина участливо посмотрела на моряка.
– Что с тобой, дружок? Я смотрю, вид у тебя не больно здоровый. Хлебни-ка еще джину.
Он помотал головой и вышел.
На стук Бедвелла вышла Аделаида и тихонько провела его в заднюю часть дома, в комнату с выходящим на реку окном. Стены сочились влагой, постельное белье было грязное, но ему было все равно. Аделаида принесла огрызок свечи и оставила его одного. Как только дверь за ней захлопнулась, он кинулся на колени и рванул свой мешок. В следующие несколько минут его трясущиеся руки были очень заняты; затем он повалился на кровать, глубоко вздохнул и почувствовал, как мир перед ним растворяется в сумраке забвения.
Вскоре он окончательно погрузился в сон – столь глубокий, что более полусуток ничто на свете не могло бы его разбудить. Наконец-то он был в безопасности.
В Лаймхаусе он чуть было не поддался искушению. Чертов китаец со своим пыхом… Там, конечно, была опиумная курильня. А Бедвелл был рабом этого могучего зелья.
…Он спал, и что-то очень важное для Салли уснуло вместе с ним.
Глава третья
Джентльмен из Кента
Спустя три ночи Салли снова приснился тот же кошмар. Приснился? Но она могла бы поклясться, что это был не сон, все происходило точно наяву…
Страшная жара.
Она не может пошевелиться, руки и ноги завязли, потонули в темноте…
Она слышит шаги.
И внезапный крик, так близко от нее!
Бесконечный крик.
Вдруг свет – мерцающий, приближающийся. За ним – лицо – два лица – белые саваны с жуткими распахнутыми ртами.
Голоса из темноты: «Смотрите! Смотрите на него! О боже…»
Она проснулась.
Вынырнула, как пловец выныривает из пучины, все еще помня смертельный ужас глубины. Ее сотрясали рыдания. Опомнись, сказала она себе, отца нет, никто тебе не поможет, надо быть сильной.
Невероятным усилием воли она задушила в себе плач. Отшвырнула в сторону душное одеяло, пропитываясь прохладным ночным воздухом. Только когда ее начала бить крупная дрожь, Салли поняла, что и кошмар, и жара, его наполнявшая, окончательно улетучились. Тогда она снова закуталась в одеяло, но еще долго-долго не могла уснуть.
Наутро пришло письмо. Как только закончился завтрак, Салли ловко ускользнула от миссис Риз и закрылась в своей комнате. Письмо было переправлено ей адвокатом, как и предыдущее, однако теперь марка была английская, а стиль и почерк выдавали образованного человека. Она разорвала конверт, развернула листок дешевой бумаги – и резко выпрямилась.
Форланд-Хаус
Суэлнес
Кент
10 октября 1872 года
Дорогая мисс Локхарт!
Мы с Вами незнакомы, Вы даже никогда не слышали моего имени. Могу только сказать, что много лет назад я хорошо знал Вашего отца и, надеюсь, это послужит извинением моему письму.