Хадсон не любил бывать здесь.
Однако сейчас у него не было другого выбора. Предстояла встреча с Армандом Давиньяном, его бывшим компаньоном и даже какое-то время другом. Хадсон решил появиться у него неожиданно, чтобы Арманд не мог скрыться от него. А еще Дэмон надеялся, что именно таким образом сможет получить правдивую информацию из его рук.
«Кадиллак» подъехал к дому № 609 на Саус-Хилл-стрит, построенному одним из первых в этом районе. Не дожидаясь услуг водителя, Хадсон открыл дверцу машины, вылез из нее и гордо зашагал по тротуару. Поскольку лифт старой конструкции был переполнен людьми, говорящими на непонятных ему языках, Хадсон решил подняться пешком. Быстро пробежав вверх три этажа, он, запыхавшись, остановился, чтобы отдышаться. Давиньян был уже не молод и прежние силы давно покинули его, но он оставался опасным и расчетливым противником. Хадсон знал, что с этим человеком нужно вести себя крайне осторожно во всех отношениях.
В темный длинный коридор выходили небольшие комнаты с дверями из толстого стекла. Каждая комната запиралась только изнутри. По крайней мере хоть это не претерпело никаких изменений. Запертые в комнатах вместе с золотом и драгоценностями люди по-настоящему понимали, что такое человеческая жадность.
Хадсон быстро прошел по коридору и остановился перед дверью с табличкой «Давиньян и сыновья. Торговля алмазами и драгоценными металлами». Внизу приписано более мелкими буквами: «Закрыто для общественности».
Наклонившись вперед, Хадсон начал всматриваться через стеклянную дверь в мрачное помещение мастерской. В самом конце комнаты хилый лысый мужчина сгорбившись сидел над верстаком, подобно стервятнику, склонившемуся над своей добычей.
Хадсон попытался открыть дверь, но, как и ожидал, она была заперта. Вместо того чтобы постучать, он резко и с шумом принялся дергать круглую ручку.
Пожилой мужчина оторвался от своего занятия. При ярком дневном свете рабочей лампы его лицо выглядело изнуренным и мертвенно-бледным. На нем, как всегда, были очки в стальной оправе с сильными увеличительными линзами. Посмотрев на дверь, мужчина стал моргать, как сова, из-за изменившегося расстояния фокусирования. Но вот его взгляд остановился на лице Хадсона. В течение длительного времени старик разглядывал его, словно не веря своим глазам.
Хадсон снова раздраженно дергал ручку двери, требуя, чтобы его впустили. Наконец похожий на птицу мужчина нажал на кнопку в стене рядом с верстаком.
Раздался звонок, находящаяся под рукой Хадсона круглая ручка повернулась, и дверь со скрипом открылась. Хадсон прошел вдоль комнаты, не взглянув на множество изумительных драгоценных камней. В данный момент его интересовал только пожилой человек, наблюдавший за ним со своего рабочего места.
За Хадсоном громко закрылась дверь, изолировав двоих мужчин от остального мира. Прилавок загораживал рабочий уголок Давиньяна, что не позволяло Хадсону подойти к нему вплотную.
— Арманд, твои люди лишились рассудка, поступив данным образом? — грубо спросил Хадсон.
Давиньян молчал, лишь моргая глазами.
— Что, все русские сошли с ума или только несколько менее здравомыслящих людишек? — со злостью повторил свой вопрос Хадсон.
Давиньян не спеша выпрямился, оставил свое рабочее место и подошел к витрине, возле которой находился Хадсон. Все это время он осторожно наблюдал за пришедшим человеком, словно ждал от него какого-то подвоха.
— Тебе не следует разговаривать со мной подобным образом, — вымолвил Давиньян.
— Ты единственный, кто посмел прийти сюда в это время. Наш бизнес закончен. Мы договорились больше никогда не встречаться.
— Я и не думал, что мне снова когда-нибудь понадобится увидеть твое лицо, — огрызнулся Хадсон. — Но я передумал, когда твоя большая темная голубка приземлилась вчера на мое плечо.
— Темная голубка? — тихо спросил Давиньян. — О чем ты говоришь?
— О высокой женщине. Темнокожей. О цепкой журналистке, — резко сказал Хадсон.
— Я не знаю никакой…
— Черт побери! — прервал Хадсон. — Вопросы, которые она мне задавала, могли иметь только один источник. И этим источником являешься ты!
— Повторяю, что я не знаю этой женщины.
— Вранье. Только несколько человек во всем мире настолько осведомлены, чтобы спрашивать об алмазах, которые были в 1937 году проданы на аукционе в Антверпене.
Давиньян, потрясенный, округлил глаза.
— Или задавать вопросы, касающиеся картин французских импрессионистов из моей собственной коллекции, — грубо добавил Хадсон. — Она знает и о других картинах, проданных на аукционе с конца тридцатых до начала шестидесятых годов.
— Честное слово, я ничего не…
— Она даже спрашивала о работах Фаберже, которые стали появляться на Западе в пятидесятых годах, — снова перебил Хадсон.
Давиньян облокотился на витрину.
— Всего несколько людей знает, насколько затруднительно мне будет отвечать на все эти вопросы, — сказал Хадсон. — Один из этих людей живет здесь, в Лос-Анджелесе. Это — ты!
Давиньян снял очки и руками, дрожащими от старости, почесал переносицу.
— Почему ты предал меня? — потребовал ответа Хадсон. — Ты думал, я стар и не смогу справиться с таким предателем, как ты? Да тебе еще придется просить пощады.
Давиньян машинально стал протирать очки концом своего темно-голубого галстука. Шелковая ткань уже несколько обтрепалась, как будто ее длительное время использовали именно таким образом.
— Я — ювелир, — решительно заявил Давиньян. — Я родился в советской Армении, я поддерживал там кое-какие связи. Время от времени я занимался бизнесом вместе с тобой. Но я не шпион.
— Ты — нераскрытый агент иностранного государства. Ты действовал в интересах Советского Союза. Мы оба знаем, откуда взялись алмазы, картины и все остальное, что ты продавал через меня.
— Тебе за это хорошо платили, — ответил Давиньян.
Хадсон так сильно стукнул кулаком о прилавок, что стекло опасно задребезжало.
— И мы оба знаем, что деньги с каждой сделки шли непосредственно к твоим боссам в КГБ, — добавил Хадсон. — А теперь скажи мне снова, что ты не шпион.
Давиньян протянул свои сучковатые руки к прилавку, опасаясь, что стекло может разбиться.
— Успокойся, — почти прошептал он. — В отличие от тебя у меня никогда не было контактов с Москвой. А у многих компаньонов уже нет больше власти. Многое изменилось.
— Изменилось? — язвительно спросил Хадсон. — Ты ошибаешься, ничего не изменилось. Свиней всегда больше, чем мест у корыта. Ты же счел более выгодным питаться из моей кормушки, чем отвоевывать себе место у русских.
Давиньян покачал головой, как бы молча говоря о своей невиновности.
— Сколько? — спросил Хадсон. — Я хочу знать, сколько стоит купить тебя.
— Подумай сам, — мягко сказал Давиньян. — Я не виноват в твоих проблемах. Если прошлое раскроется, я потеряю столько же, сколько и ты.
Хадсон уже не испытывал к Давиньяну сильного гнева, его тоже стал одолевать страх. Всю жизнь он был уверен, что защищен от бедности, снобизма, болезней и чувствовал себя неуязвимым.
Но сейчас все было по-другому.
Хадсон отвернулся, не желая, чтобы проницательные глаза Давиньяна заметили его страх.
Раздался звонок. Щелкнула задвижка двери, соединенной с прилавком. Тонкая рука коснулась плеча Хадсона.
— Иди за мной, — сказал Давиньян, — выпьем чаю, а потом ты подробно расскажешь, что произошло. Мы что-нибудь придумаем, как делали это в прошлом.