Заперев на ключ свою дверь, Леон постучал в соседскую. Не дожидаясь приглашения, вошел.
— А, мой юный друг, проходи! — Кац искренне обрадовался гостю.
— Здравствуйте, дядя Яша.
— Как дела в школе?
— Нормально. Как всегда, скучно.
— Так ты туда не веселиться ходишь. Знания нужно брать, пока дают. Скучно не скучно, а не знаешь, что тебе в жизни может пригодиться. Так что хватай все.
— Я стараюсь. Дядя Яша, давно хотел спросить, вы родились здесь, в Оренбурге?
— Да, это мой родной город.
— И всю жизнь в городе прожили?
— Нет, незадолго до революции я уехал в Житомир к невесте. Поженившись, мы жили там до войны.
— А когда вернулись домой? И где ваша жена?
— Это длинная и грустная история, мой мальчик. Вот видишь, у меня на руке выколот номер? — Кац закатал рукав домашней куртки, обнажив руку по локоть. Чуть выше запястья виднелись синеватые цифры.
— Вы были в концлагере?!
— Да. В самом начале войны нас с женой и маленькой дочкой немцы определили в концлагерь в Дахау, слышал о таком?
— Читал и фильм смотрел. Страшно.
— Тогда я не буду рассказывать, что там делали с людьми, особенно с евреями. Сару и Ирочку сожгли в печи в первые же дни по приезде — они были слабы и, видимо, ни на что не годны. Я был сильным, здоровым мужчиной и поэтому годился в качестве подопытного материала. Как мне удалось выжить, я и сам не знаю. Лишь только после освобождения, вернувшись в Житомир, я понял, что не смогу там больше жить. Вот тогда и решил вернуться в Оренбург. Но удалось не сразу.
— Почему? Где вы жили до того, как приехали в наш дом?
— Где? — Кац помрачнел. — Когда-нибудь я расскажу тебе и об этом. Пока давай считать, что я проживал в другом городе.
— А родных у вас нет? Совсем?
— В Польше жил мой дядя Михаил Кац, родной брат моего отца. Помнишь, я тебе рассказывал о семье Печенкиных, у которых было пять дочерей? Михаил был мужем старшей из них, Зои. В жизни иногда случаются странные совпадения. Вот и мы с Михаилом встретились после многих лет не где-нибудь, а в Дахау и даже попали в один барак. Он умер почти перед самым освобождением, а про его жену Зою и их сына нам так и не удалось ничего узнать.
— Возможно, тоже выжила? А сын?
— Вряд ли. Михаил говорил, она не отличалась крепким здоровьем. А сын был совсем маленьким. Вероятность, что жив, ничтожна.
— А вы пытались его найти?
— Конечно, пытался. Сразу после войны. В списках освобожденных из лагерей его не нашлось. Или он погиб при отправке, или его могли успеть спрятать кто-то из жителей Хойны, такие случаи бывали. Но в таком случае ему сменили фамилию и имя.
— Значит, вы один уцелели из всей семьи?
— Выходит, что так. — Кац тяжело вздохнул.
— А про остальных сестер Печенкиных ничего не знаете?
— Честно говоря, для меня это сложный вопрос, Леон. На мне висит неоконченное дело, связанное с завещанием Афанасия Печенкина своим дочерям. Я должен был после смерти моего отца сохранить его и передать им или их детям. Отца убили в семнадцатом, когда он пытался вывезти двух младших девочек из поместья в Беляевке. Так что, где само завещание, я не знаю. Но текст я записал по памяти практически дословно, он хранится среди бумаг вон в том портфеле. Думаю, если завещание попало хотя бы к одной из сестер, то наследство уже получено. Хотя там оговаривается весьма непростое условие.
— Какое?
— Для получения основного капитала все наследники должны собраться вместе. А это, после всех событий в нашей стране, может оказаться невыполнимым.
— Но вы же искали сестер?
— Я не мог, Леон. На то были веские причины, поверь. Если тебе интересно, в следующий раз мы поговорим об этом. Что-то сегодня я себя неважно чувствую.
— Я сейчас позову Зинаиду Марковну, я видел, она вернулась с дежурства!