– Красиво, – одобрительно протянул он. – Я бы даже сказал, эффектно. Где намастрячился?
– Нашлись добрые люди, – скромно ответил Кол. – Научили кое-каким приемчикам… Давно это было.
Шершень взмахнул рукой, подавая сигнал оставшемуся в машине Трубе. Приоткрытая металлическая створка позволяла беспрепятственно проникнуть на территорию. Шершень первым пересек зеленую лужайку перед домом и поднялся на крыльцо. «Глок» по-прежнему надежно покоился в его правой руке, готовый при необходимости изрыгнуть смертоносный заряд. Кол и Труба молча следовали за «бригадиром».
Шершень толкнул дверь и шагнул в слабо освещенный холл с высоким потолком. Слева с подоконника проворно соскочила крупногабаритная фигура. Шершень успел заметить в руках секьюрити короткоствольный автомат и услышать лязг затвора. Любое промедление могло стоить ему жизни, но он, не колеблясь ни минуты и чуть развернув свой «глок», дважды выстрелил. Первая пуля ушла в «молоко», а вот вторая благополучно нащупала жертву, с отвратительным хлюпающим звуком вонзившись в грудь пятью сантиметрами ниже сердца. Автомат выпал из ослабевших рук охранника и упал на кафельный пол. Двухметровый широкоплечий амбал накрыл его сверху своим телом.
В гостиной справа от Шершня вспыхнул свет. Он резко развернулся, держа оружие на изготовку, но необходимости вести огонь на поражение не возникло. Седовласый плешивый человечек в малиновом шелковом халате, внешне напоминающий грека, порывисто поднялся с дивана, взбудораженный звуками выстрелов. Чуть раскосые маленькие глазки испуганно уставились на человека с оружием. Огромный плазменный телевизор на противоположной стене транслировал старенький боевичок с участием еще молодого Арнольда Шварценеггера. Шершень коротко взмахнул «глоком» и проговорил:
– Присаживайся, Папа-Джанго, присаживайся, дорогой. Разговор у нас к тебе имеется. И если ты еще не заметил труп в холле, то должен тебе сообщить: разговор будет крайне серьезный. И крайне предметный. Просекаешь о чем я?
– Кто вы такие? – Папа-Джанго зачем-то плотнее запахнул халат на своей покрытой густым волосяным покровом груди. – Что с моими людьми на улице? Они мертвы?
– Слишком много вопросов, – недовольно отозвался Шершень. Он прошел в гостиную и по-хозяйски развалился в удобном глубоком кресле. Положил «глок» на округлый подлокотник, но палец с курка не убрал. Дуло пистолета по-прежнему было нацелено в грудь хозяина дома. Папа-Джанго не стал садиться. – Я, пожалуй, отвечу только на первый. Мы – те, от кого теперь зависит вся твоя дальнейшая жизнь, дорогой. И в первую очередь, насколько она будет долгой и счастливой. Обзываться не буду. Без обид, Папа-Джанго… Наши погоняла тебе ничего не скажут. Да и ни к чему они тебе. – Он закинул ногу на ногу. – Мы здесь исключительно для того, чтобы обрисовать ситуацию в целом. Детально с тобой будет говорить другой человек. Если ты, конечно, прямо сейчас примешь правильное решение…
– Какое решение? – Дилер машинально отступил на пару шагов назад и замер на фоне мерцающего экрана телевизора. – О чем вообще речь? Я не понимаю… Вы от кого вообще? От Гремлина или?.. – И тут его лицо осветилось неожиданной догадкой: – Вы от Блеклого? Да?.. Вы работаете на Блеклого?
– Угадал, – растянул губы в улыбке Шершень. – Сообразительный, чертяга!
Кол занял место позади подельника, облокотившись двумя руками о высокую спинку кресла. Труба тем временем прошел к раскрытому бару, встроенному в стену, пробежался взглядом по богатому арсеналу спиртного с пестрыми этикетками, но в итоге остановил свой выбор на бутылке минеральной воды. Свинтил крышку и сделал жадный глоток.
– Мы прикрыли две твои центральные точки, Папа-Джанго, – буднично сообщил Шершень. – Прикрыли самым кардинальным образом. Забрали товар у «бегунков» и изрешетили их группы прикрытия. О случившемся на Боровицкой два дня назад ты уже должен был слышать. То же самое мы проделали сегодня на Малой Моховой. Если мы не договоримся сегодня, то завтра точно такая же участь постигнет твой скромный бизнес на Кулеповской. А где-то в пятницу и точку в Зарубинском тупике. Но есть один нюанс, Папа-Джанго… Ты всего этого уже не увидишь. Потому как твоя никчемная жизнь будет решена здесь и сейчас. Либо ты с нами, либо против нас. Третьего не дано… На размышления отпускаю четыре минуты. – Шершень сверился с наручными часами и выдержал трехсекундную паузу. – Все! Время пошло, дорогой товарищ!