Идея укрупнения регионов, подброшенная Кремлю западными консультантами еще в начале 90-х и сходу отвергнутая тогдашним руководством страны, отлежавшись десяток лет, овладела умами новой политической элиты, которая искренне считала себя единственным и неповторимым автором этого проекта. Особенно кремлевская администрация гордилась постепенным и поэтапным выращиванием новых губерний из прежнего разнотравья областей и республик: сначала создание федеральных округов с малопонятным уровнем ответственности, затем перетекание из региональных в окружные столицы центров исполнительной власти, далее – созыв окружных законодательных собраний, занимавшихся вроде бы исключительно приведением местных законов в соответствие федеральным. А потом проведение прямых выборов в эти собрания во всех регионах – и постановка на повестку дня первой же сессии каждого парламента вопроса об объединении регионов в границах бывших федеральных округов. Такое право свежелегитимизированным собраниям дали поправки к конституционному закону «Об объединении регионов РФ и вхождении в состав Федерации нового члена», лихо проскочившим через федеральный парламент под давлением все того же Кремля.
Президент Придорогин и его команда то ли не знали, то ли предпочитали не вспоминать, что именно такая последовательность действий была рекомендована подготовленным аналитическим управлением ЦРУ осенью 1993 года «Оптимальным сценарием развития федерализации России». В рамках этой идеологии американские дипломаты, разведчики и случайно затесавшиеся среди них «чистые» политконсультанты вели беседы с высокопоставленными чиновниками и представителями проправительственных и особо доверенных оппозиционных партий до февраля 1994 года, когда стало ясно, что подписание прецедентного договора между Татарстаном и Россией все-таки состоится и станет примером для других областей и республик, а значит, в обозримом будущем будет актуальнее не слияние регионов, а фиксирование их границ – физических и юридических.
Теперь вектор развития снова изменился, скрепив, как дротиком, виртуальные реальности, рожденные исходившими из совершенно различных предпосылок авторов «Духовного возрождения» и «Оптимального сценария». По словам Кларка, уже сегодня российские власти, педантично и без постороннего влияния реализующие проект укрупнения регионов в семь супергуберний (плюс одну особую территорию), создали почву для того, чтобы наиболее крупные национальные республики, которым предстоит потерять от трансформации больше остальных – и в материальном, и моральном плане, – открыто взяли курс на дезинтеграцию и неподчинение московским планам. Очевидно, в первую очередь местные элиты будут при этом заботиться о своих грубо ущемляемых интересах. И не менее очевидно, что апеллировать к своему населению, электорату эти как правило авторитетные лидеры будут совсем с другими аргументами – в первую очередь связанными с такими ключевыми для любой демократии ценностями, как личная свобода, свобода народа и основные гуманитарные права личности, которым грозит ущемление. То есть именно те ценности, которые положены в основу «Духовного возрождения».
Так вот, продолжил глава разведывательного ведомства, по нашей информации, национальные республики настроены весьма решительно даже при нынешнем безнадежном для них раскладе. Что же будет, если они получат сигнал о готовности цивилизованного мира однозначно поддержать стремление к свободе народа, которому грозит угнетение?
– И что же будет? – поинтересовался президент.
– Будет возрождение, сэр, – отрапортовал Кларк и широко улыбнулся – так, что и без того неширокие глазки совсем спрятались за толстыми складками.
– Вы уверены? – спросил Бьюкенен, давно научившийся не обманываться лучезарными манерами толстяка, известного среди уцелевших коллег как крокодил в шкуре бегемота.
– Когда имеешь дело с этой страной, сэр, быть уверенным не приходится, – сказал Кларк, – но наши данные практически однозначно демонстрируют напряжение, готовое привести российское общество к расколу. Большинство в лице верховной власти и относительно моноэтничных русских регионов стремится форсировать федеральную реформу. Ему противостоит абсолютное, однако же весьма влиятельное и дееспособное меньшинство в лице национальных республик. Тон в этой группе задает Татарстан, который – с оговорками – пользуется поддержкой Башкирии, Ингушетии и Якутии. Правда, пока они не готовы подписаться под наиболее радикальными требованиями Татарстана – но наша поддержка сможет, я думаю, придать им уверенности.
– А к чему сводится этот радикализм?
– На очевидном уровне – только к настойчивому стремлению сохранить статус-кво. Но власти республики понимают, что не смогут остаться анклавом старого образца в сердце модернизированной России…
– Простите, – перебил Кларка президент. – Почему в сердце? Насколько я помню, Татарстан – это Азия, юго-восточная граница России, ближе к Монголии.
– Никак нет, сэр. Татарстан – это Европа. Республика с населением в четыре миллиона человек примерно в семиста милях от Москвы, на Волге. Столица Казань.
– Казань? – обрадовался президент. – Правильно, Казань. А республика иначе называется Казанстан.
Кларк заметно заколебался, явно соображая, стоит ли спорить с президентом по столь пустяковому поводу. Видя это, в разговор вмешался Майер:
– Господин президент, рискну предположить, что нас с вами ввело в заблуждение сходство названий «Казань» и «Казахстан». Казань – столица республики в составе России, в самом ее сердце, как верно заметил коллега Кларк. Казахстан – бывшая республика в составе СССР, юг Урала, на географическом стыке Европе и Азии.
– Джереми, я ценю ваше благородство, но оставьте мои ошибки мне. Не надо говорить, что вас что-то ввело в заблуждение. Покажите, где ваш Татарстан, – сказал президент, поднимаясь из кресла и огибая стол, возле которого стоял огромный глобус.
Сунув руки в карманы, он секунд пятнадцать с удовольствием наблюдал, как четыре, пожалуй, лучших в мире макрополитика и стратега наперегонки тычут пальцами в синего червяка Волги, разыскивая ловко спрятавшуюся в ее изгибах Казань (Россию, надо сказать, они нашли практически мгновенно). Бьюкенен мысленно поставил на Кларка и тут же проиграл себе двадцатку. Первым оказался промолчавший все совещание глава Минбезопасности Юджин Браун, торжественно воскликнувший «Здесь» – и придавивший срезанным под самый корень ногтем крохотную точку, на которую неожиданно для себя обратила столь пристальное внимание единственная оставшаяся в наличии сверхдержава.
– Спасибо, Юджин. Надеюсь, вверенные вам силы всегда будут столь же точны и быстры, – чинно сказал президент, и улыбнулся, призывая Брауна не обижаться на шутку. Затем подошел к глобусу и внимательно принялся рассматривать Казань и ее окрестности. Наконец, оторвавшись, сказал:
– Да, от Монголии далеко. Или я путаю, и татары шли на Европу не из Монголии?
Собеседники президента переглянулись, и Хогарт с запинкой заявил:
– Ну, Чингисхан точно был монгол…
– Видимо, переселились, – предположил Кларк. – В конце концов, мы, англосаксы, сейчас еще дальше от исторической родины.
– Фил, спасибо за прием в дружную саксонскую семью, – впервые улыбнувшись, сказал Майер.
Кларк охотно поклонился. Президент, возвращаясь в кресло, предложил:
– Пока не дошло до великой иудейской войны, вернемся-ка к нашим интригам. Итак, Фил, вы действительно считаете, что эта крохотулька в состоянии пойти против Москвы?
– Почему нет? – ответил Кларк. – Во-первых, эта крохотулька ведет свою линию с начала 90-х, как правило, вразрез с линией Москвы, и в основном довольно успешно. Во-вторых, Чечня (он для убедительности показал на глобусе – причем, надо отдать ему должное, сделал это не колеблясь) еще меньше.
И, в отличие от Чечни, мусульманский Татарстан считает себя цивилизованным европейским государством, четко сориентированным на Запад и пытающимся отстаивать ценности, характерные для близкого нам образа жизни. Неудивительно, что Татарстан ждет такого же понимания и помощи от нас. Особенно ценно, что такого рода сигналы исходят не столько даже от властей республики, сколько от общественного мнения.