Начальник подошел к карте и указал помеченные значками МТС.
— Вот эти точки. Запишите, подумайте и через час скажите… — Движением головы он дал понять, что разговор окончен.
Андрей выбрал самую большую по объему работ и самую отсталую в крае МТС — Войковскую Маральерожского района. Директора в этой МТС менялись чуть ли не ежегодно. Когда-то неплохие колхозы после трехлетней засухи до крайности захудали. Агрономов на восемь крупных колхозов, обслуживаемых МТС, только три. Главным агрономом работал немолодой и неплохой практик. Недавно его сняли с этой должности за какую-то ошибку в агротехнике.
Все это Андрей узнал от своего деда, «неожиданно» появившегося в Барнауле. Андрей понял: Гордея Мироновича об этом телеграфно попросила мать. Дед настойчиво советовал внуку остановить свой выбор на расположенной в районном центре Маральерожской МТС («чтоб жить вместе»), но Андрей оставался непреклонен:
— Войковская сложней, крупней и хуже других. Значит, только туда. Разве ты не согласен со мной, товарищ председатель райисполкома? — ядовито спросил он деда.
Старик усмехнулся.
— Ну что ж, тебе видней, — сказал он и, гордый за внука, подумал: «Правильно решил!»
Стояла та золотая пора осени, которую по яркости красок, по нежнейшей голубизне утреннего неба да по кристаллической прозрачности воздуха, приближающего далекие хребты гор, можно сравнить только с весной.
Дорога в Войковскую МТС почти все время шла долиной порожистой, грозно ревущей на перекатах реки. Порой дорога перескакивала реку жиденьким деревянным мостом, порой оборванные концы ее соединял утлый паром, а иногда она взбегала на обрывистые бомы и оттуда снова ныряла в долину, петляя бок о бок с капризно изгибающейся, прозрачной до дна рекой. Долину река рассекала надвое. По обе стороны рыжая от сжатых хлебов и ометов свежей соломы, стиснутая далекими горами степь. Потом горы опять придвинулись ближе, степь кончилась, пошли увалы в светлых березовых перелесках.
Андрей сидел в машине рядом с шофером и, не отрываясь, смотрел в ветровое стекло. Шофер, совсем еще молодой парень с крупным носом, со смоляным чубом, выбившимся из-под запачканной, утратившей первоначальный цвет фуражки, вел «газик» без малейшего напряжения. Время от времени он косил озорным глазом в сторону молчаливого спутника и многозначительно улыбался в висевшее перед ним зеркальце. Улыбка предназначалась молоденькой загорелой девушке, помещавшейся на заднем сиденье.
И всякий раз, когда он озоровал так, девушка хмурила черные, чуть выгоревшие брови и строго сжимала маленький, властно изогнутый рот. Весь вид ее в эти мгновенья говорил Ваське Лихарю, как все звали в Войковской МТС директорского шофера Василия Лихарева: «Перестань! Не видишь, человеку не до нас!» Но предупреждения девушки были совершенно напрасны: Андрей не замечал, что творится рядом. Он смотрел на знакомую по дням минувшего детства долину, на меняющуюся с каждым поворотом реку, на утесистые, крутые ее берега, унизанные темно-оливковыми узкоперыми пихтами и пылающими, точно свечи, березами да налившимися рдяной ярью калиновыми кустами. С каждой минутой на душе молодого агронома становилось легче, спокойнее. Словно чья-то ласковая рука утишила боль. Неясные, смутные голоса звали его к новой жизни, что-то обещали, нашептывали ему, как нашептывает лепет горного ручья истомленному жаждой и зноем путнику, возвращающемуся в отчий дом.
Андрей всегда считал Алтай своей родиной, хотя родился он в людном подмосковном селе, переполненном суетными дачниками.
На Алтае родились его отец, бабка и дед, здесь он прожил все годы Отечественной войны, тут его водили товарищи по горам и лесам, как когда-то его отец, Никодимка, водил по этим местам отца Неточки, Алешу Белозерова. Деревенские друзья научили его ловить в горных ключах и речках шустрых, осторожных хариусов, охотиться на тетерева и белку, взбираться на верхушки исполинских кедров за липкими кедровыми шишками… Вместе с ребятами он любовался с вершины горы Глядена круглым, как татарская чаша, озером Хан-Алтай и водопадом Сорвенок.
Ни в какой сказке не слышал, ни в одной книжке не читал Андрей о подобной красоте земли и вод!
А как менялись оттенки степей, гор, ручьев и речек в разные часы дня весной, летом и осенью! В какое безмолвие погружалось все это зимой! Даже привыкшие к родным местам деревенские ребята как-то затихали на этих вот величественных высотах, а что же сказать об Андрейке-москвичонке, как его прозвали тут! Он становился глухим ко всему и подолгу стоял точно завороженный.