Холодно и грязно было на дворе, холод и грязь царили в неотапливаемой мастерской. Пар от дыхания людей вспыхивал султанчиками и таял. Механизаторы негромко переговаривались. Кое-кто пробовал шутить, но веселья не было: все отлично понимали серьезность положения МТС.
Игорь объявил собрание открытым.
— Слово предоставляется секретарю партбюро товарищу Евстафьеву.
— Он, конечно, пообедал и теперь разведет на два-три часа, — услышал Андрей насмешливый бас Шукайло. Видимо, он имел в виду Евстафьева.
Губастый, с обветрившимися темными скулами, невозмутимо спокойный, Евстафьев неторопливо снял кепку и положил ее на стол. Потом выжидательно помолчал и, не повышая голоса, точно читая по написанному, начал:
— Партийная организация совместно с комсомольцами и беспартийным активом ставит перед вами, товарищи механизаторы, вопрос о ремонте тракторов. Положение на сегодняшний день, товарищи механизаторы… — и утомительно подробно стал перечислять то, что было известно всем.
— Тракторы надо ремонтировать, потому что уже сейчас колхозы каждый день требуют подвозить корма… Потому что тракторы надо…
— В постный понедельник в погребе зачала тебя мама! Что надо, это мы и без тебя знаем, — опять услышал Андрей тот же насмешливый бас Шукайло.
Злился на Евстафьева и Андрей.
«Не с того конца… Не так. Нет у тебя ни огня, ни соображения», — нервничал главный агроном.
— Темпов мы набрать не можем, — продолжал меж тем докладчик. — Партия и правительство в сентябрьском решении говорят нам…
Наконец Евстафьев сел, и все облегченно вздохнули, задвигались, негромко заговорили.
— А ну-ка, Игорь, дай мне словечко! — раздался молодой женский голос.
К столу быстро пробиралась маленькая девушка с приятным лицом. Стремительная энергия сквозила в каждой ее черте, в изломах тонких губ, в подвижных темных бровях. Несмотря на ватник и тяжелые сапоги, она выглядела собранной, легкой и стройной. На загорелом ее лице выделялись умные строгие глаза.
То была назначенная вместо Шпанова на должность механика-контролера бригадир комсомольско-молодежной женской бригады Маша Филянова.
Имя Маши Филяновой уже хорошо было известно в Алтайском крае: год тому назад ее бригада завоевала первенство. Тогда Маша работала в другой, передовой МТС, теперь переехала в отсталую Войковскую, но добрая слава шла за ней следом и опережала ее.
— А ну-ка, Маша, белый груздок, поживей, поконкретней, — не удержался опять Шукайло и оскалил зубы в улыбке. — А то тут ехал Ананьин внук из Великих Лук… У меня от его бурды что-то в животе закрутило, — под общий смех закончил Иван Анисимович.
Огурцов и Евстафьев сердито покосились на шутника, но тот, казалось, не замечал их взглядов и продолжал улыбаться то ли Маше Филяновой, то ли тому, что, как всегда, нашел в себе мужество сказать в глаза «присяжному водолею»: «болтун!»
— Нет, товарищи, бобы разводить и рассаду садить я не буду, — начала Маша. — Я скажу по-комсомольски: худо у нас дело, все видим, а вот с какого конца к худу приступиться? — Маша оглядела внушительную рать механизаторов. — По-моему, надо начинать с создания человеческих условий для работы людей на ремонте.
— Справедливо, Машутка! — закричал сивоусый токарь Созонтыч; его, как и Шукайло, любили за прямоту и резкость. — В мастерской сейчас волков морозить: без рукавиц ни резца, ни ключа в руки не возьмешь. В кузню к горну греться бегаем. Стоят люди, как у костра в пещере, и закоченевшие пальцы над огнем оттаивают. Каменный век какой-то, — сердито сверкнув глазами из-под мохнатых серых бровей, закончил Созонтыч.
— Как в пещере! Картинно отмочил старик! — крикнул кто-то из трактористов с места.
— Котельная у нас есть, а трубы нет, — перекрывая шум, усилила голос Маша. — Поставим трубу, отеплим мастерскую…
— В самый клин бьешь, Машенька! — не утерпел Шукайло.
— Второе: прекратить ремонт колесных тракторов и начать с дизелей. Шеф — Алтайский завод — запасные части даст.
— Правильно.
— И надо, товарищи, немедленно браться за укрепление производственной дисциплины… Предлагаю ввести заводские бирки явки и ухода: время приучаться по заводскому счету вести на минуты, а не на дни, как это делается у нас…
Машу Филянову проводили дружными аплодисментами.
Игорь Огурцов, в начале собрания растерявшийся, теперь был неузнаваем: озирал всех с видом победителя.
— Чуешь, как расшевелили рабочий класс? — склонившись к Андрею, шептал он. — Вот подожди, я еще подбавлю пороху в заключительном.