Виктор прорывался к Рудой. Девочка пока держалась, но надолго ли. Опять, опять его Я, его эгоизм, подставили под удар её жизнь. Он никогда не простит себе, если с ней что-нибудь случится. Хранитель. Да какой из него Хранитель, если его любимая истекает кровью. Падаль он, взгляда её не стоящий.
Сквозь шум в висках и пыл схватки он услышал:
— Оборот. Оборот и огонь!
А затем она отошла и просто опустила оружие, ради них, ради него. Пусть малой обращается, а он должен быть с ней. Мечи засверкали быстрей, шаг за шагом приближая его к цели.
— Не медли! — успел он крикнуть побратиму, срывая мерзких тварей с безжизненного, израненного тела возлюбленной, накрывая её собой.
КЕННЕТ.
Так плохо ему еще не было, пожалуй, никогда. В голове гудел огромный колокол, а ноги несли за камень, не разбирая дороги. И без того скудный рацион спешил покинуть его желудок всеми ему известными способами. Во, дурак, поддался на уговоры побратима. Мало ему было Рая. Захотелось доказать свою взрослость и крутость. Кому и в чем и, главное, зачем? Комплекс неполноценности, что привил ему отец, когда приходилось доказывать всем и каждому, что ты крут, затем десятилетия сна и заточения, все это наложило свой отпечаток. От него и здесь ждали Поступков, а он как юнец ничего не мог предложить девушке, что влечет к себе непонятным образом. Он словно потерял себя и не может обрести, вечно следуя подначкам Виктора, признавая за ним старшинство и первенство в борьбе за Рудую. Так легко и спокойно живется, когда идешь ведомым. Но, разве этому учила его мать, разве этого требовал его статус первого Наследника, который, хоть он и в опале, никто не в силах отменить, только смерть.
Мысли, мысли, мысли. Они лезли изо всех щелей, взрывая мозг фейерверком. Потом драконьим чутьем он уловил темную стаю, а следом их накрыло облаком из летучих мышей, которые не хуже его мыслей всё лезли и лезли. Правда, эти норовили забраться везде и отхватить кусок послаще.
Время мыслей прошло, наступила пора действий. И рассудок вернулся к нему, вместе с уверенностью в своих силах. Словно со стороны, он наблюдал за падением Рудой, за тем, как прорвался к ней Виктор. Он слышал лишь слова друзей:
— Оборот и огонь! Поторопись!
Так быстро Кеннет еще не оборачивался ни разу. Черный дракон взвился в небо, раздвигая крыльями мглу. Он и есть тьма. Казалось, захочет и солнце больше не пробьет тучи в этом месте никогда. Громкий рев сотряс основание гор, заставляя всех монстров в округе встрепенуться от страха. Черный Властелин пробудился. Сила вернулась к Хозяину. Трепещите и будьте готовы поминоваться!
Огня не потребовалось. Жалкие твари, что дерзнули напасть на Черного дракона просто сложили крылья в ожидании своей участи.
Он мог бы приказать им умереть, в наказание за беспечность. Но Властилин не только карает, но и милует, а у Каньона должна быть стража. Что-то или Кто-то подсказал ему, что людям здесь не место.
С торжественным криком уносилась в ночь стая, подвластная воле Повелителя тьмы — черного дракона, главного порождения ночи.
ВИКТОР.
Мальчишка всё вспомнил и обрел себя. Мудрое решение отправить мышей восвояси. Сохранил популяцию и охрану Каньона. Да и огонь мог бы повредить Рудой, ведь ее слияния с драконицей еще не произошло. Если к её ранам прибавить еще и ожоги. Виктор передернул плечами.
Что гадать, пора действовать. Раны Рудой сами собой не затянутся. А кто их залечит лучше, чем одно из порождений ночи? Виктор поднял девушку на руки. Особенно пострадали плечи и руки, которыми она прикрывала голову. Рваная рана рассекала нежную губу, а ведь совсем недавно он так мечтал о поцелуях. На этом месте навсегда останется шрам, которых и так немало на этом юном теле. Каждый раз, глядя на любимую, он будет ему напоминанием — его вина, его эгоизм и её жертвенность. Да они оба не стоят даже мизинца на её руке.
Черный дракон не спешил с оборотом. Он слушал. Все твари в округе теперь ему слышны. Но поблизости не осталось никого, кто решился бы на нападение. Да и летучие, отпущенные на свободу, будут теперь тщательно расчищать для него территорию. Удобная и полезная вещь — прощение.
Похоже, вместе с родовой памятью матери к нему вернулся и скептицизм.
Виктор легко прочитавший мысли побратима, усмехнулся.
— Давай, Кеннет! Я напортачил, ты — лечи!
Теплая струйка потекла из раны на лапе Черного дракона. Виктор смазывал раны Рудой этой кровью. Регенерация была колоссальной. Кожа стягивалась на глазах, оставляя лишь тонкие паутинки на местах укусов и ран от когтей. Словно…Нет! Этого не может быть! Просто драконица, видимо, просыпается. Давно пора.
Положив Рудую в спальник и тщательно укрыв, Виктор вспомнил о Дейзи. Женщина мирно спала под шкурой, которая ничем не приглянулась летучим мышам. Святая простота. Она проснется завтра, как ни в чем не бывало. Взгляд Виктора снова метнулся к любимому лицу. Шрам на губе так и не исчез, лишь делая ее полнее и сочнее.
— Жизнь положу, но больше ни один волосок не упадет с твоей головы, родная. Я слишком тебя люблю, чтобы потерять!
Черный дракон задумчиво наблюдал за ними, не спеша оборачиваться обратно.
Глава 24 ИГРЫ С НЕЧЕСТЬЮ
РУДАЯ.
Она, как старуха, становится всем недовольна. Третий день на болоте. Вернуть бы те дни с рыбным рационом и хотя бы полноценным отдыхом по ночам. Здесь спать приходилось урывками и всего по несколько часов. Вымотаны были все в хлам. Мокрая одежда пропахла тиной и стоялой водой. Сказывалась и нехватка пресной. Еда. Последний раз они перекусывали вчера, горстью кислых ягод разделенных на четверых. Дейзи стремительно худела и теряла силы. Ритка не раз ловила на себе её задумчивые взгляды, словно молодая женщина с ней прощалась.
Однажды она не выдержала и подошла к ней.
— Мы все отсюда выберемся, не отчаивайся!
Так лишь устало кивнула головой.
Брести ежедневно по жиже, погружаясь порой по пояс, а то и ныряя с головой, выбирая на ночь место посуше, иногда засыпая, сидя на кочках, как лягушки, что водились в этих краях в изобилии. Но сон постоянно тревожили шумные навки, мелкая нечесть наводнявшая эти места, гомоня и все норовя тебя ущипнуть, а то и больно дернуть за волосы. Их резкие, визгливые голоса наполняли округу и днем и ночью:
— Мы следим за вами, зря стараетесь, никто отсюда живым не выйдет. Сдайтесь, оставайтесь, утоните, нам нужны новые навки. Будем играть, будем шалить, будем топить.
Слово играть накрепко засело в Риткиной голове. В далеком детстве, на Земле, она любила слушать бабушкины сказки о русалках, леших и водяных. О смекалистых героях, что умели договариваться с НЕЧЕСТЬЮ, с честью и победой, а то и богатством, возвращавшиеся домой.
Болота- обширные территории. У них должен быть и сильный, умный хозяин — Водяной или Болотник. Ведь кто-то натравливает на них постоянно этих противных навок, им самим уже давно бы надоело преследовать путников. А значит, что ступили они на болота, прежде не подумав и не выказав уважения их Хозяину, не задобрив, не принеся даров на откуп, вот он и гневается. Пора всё исправить. Ритка даже придумала как.
Серое утро, как всегда, погодой не радовало. Да и чему особо радоваться? Вода под ногами, вода над головой в виде мороси. Вода, вода, кругом вода. И противные навки. Понурые путники плелись друг за другом, глядя соседу в спину. Шедший первым, прощупывал палкой дно, осторожно ступая по кочкам. Другие двигались по его следам. Изредка встречались островки суши, где путники могли отдохнуть и чуть обсохнуть. Магия в этих гиблых местах отсутствовала напрочь. Вернее, если и была, то в каком-то извращенном, изломанном виде, годная только для поддержания жизни всякой нечести, в виде тех же навок.
Ритка, шедшая за Кеннетом, которому сегодня выпала сомнительная честь выступать первым, начала напевать песенку о Водном, на бывшем родном языке.
— Я Водяной, я Водяной.
Поговорил бы кто со мной,
А то мои подружки — пиявки, да лягушки, фу, какая гадость.
Навки замолчали, прислушиваясь, а Ритка продолжила уже погромче, не обращая внимания на недоуменные взгляды спутников, верно решивших, что она рехнулась, закончив коронным: