— Нет, Параска, не слыхали ничего про твоего Амельяна.
Женщина всплеснула руками:
— О, боже ты мой, не Ляксандр ли Романов это? И Анупрей, не иначе. Аво-о-ой! Хвала господу, что хоть живые, с руками да с ногами возвратились. А мой уже, видать, где-то земельку парит. Ой, несчастная моя головушка, — заголосила женщина так, как, наверное, голосила не раз, вспоминая своего Амельяна. — На побывку приехали или насовсем? — утирая слезы, всхлипывая, спросила Параска.
— Отвоевались, хватит, — вздохнул Анупрей.
— А винтовку зачем приволок? Неужто еще не нанянчился с нею?
— Привык. Пусть будет, может, еще пригодится, — усмехнулся Александр.
— Не плачь, Параска, если жив, вернется твой Амельян.
— Дай бог! — И побежала во двор.
В конце Карпиловки Анупрей остановился:
— Мне сюда, — и протянул Александру руку.
— Что дальше, большевик, делать собираешься? — спросил Соловей.
— Что все, то и я, советскую власть будем устанавливать.
— А винтовку почему не прихватил? Тут, брат, революцию еще только начинать придется. Так что не очень к бабе присыхай. Приходи в волость. Соберемся, потолкуем, с чего начинать. — Соловей поправил на плече винтовку и зашагал, шелестя опавшей листвой.
На волостном крыльце старой вывески с двуглавым орлом не было. Это пришлось Александру по душе. Он поднялся по ступенькам и вошел в большую пустую прихожую. В уголке на длинной лавке сидела старая женщина и жевала кусок подгоревшего блина.
— День добрый, тетка!
— Эге ж, здорово, служивый! — ответила она.
— Кто же здесь теперь правит нами?
— А бог их разберет, кто правит. Наши, деревенские, сказывают, что Прокоп с Максимом Левковым. Коли тутошний, то должен знать.
— Это же который Прокоп?
— Зубаревичский, Молоковича Дениса сынок. Там они все, у них и спроси. — Она показала на дверь, за которой раньше сидели писаря; оттуда слышны были приглушенные голоса.
Соловей широко раскрыл дверь, поставил в угол винтовку, долго пожимал и тряс руки всем, кто был в комнате, заглядывал каждому в глаза. А здесь их было человек шесть. За канцелярским столом с отодранными, завернувшимися вверх уголками зеленого сукна сидел высокий с русым чубчиком, спадавшим на лоб, Прокоп Молокович. Рядом, с бумажкой в руке, стоял чернявый и тонкий Максим Левков.
— Присаживайся, рассказывай, господин унтер, кто ты и что ты есть, — насупил брови Прокоп. — Знали тебя как известного нашего горемыку, а теперь не разберешь, кого куда мотнуло.
— Сейчас доложим.
Александр расстегнул заношенную солдатскую гимнастерку, запустил руку глубоко за пазуху и долго копался, прежде чем достать что-то из потайного кармашка. Вытащил потертые картонные корочки и подал Молоковичу.
Все присутствующие следили за его лицом. На Прокоповом лбу разглаживались морщинки, постепенно круглели щеки. Он дочитал до конца и сказал:
— Теперь все послушайте:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Бобруйский уком РСДРП(б). Мандат.
Товарищ Соловей А. Р., член партии большевиков, направляется в Рудобельскую волость для организации волревкома, создания советских органов и проведения политики партии большевиков.
Расписываются так, что не разберешь. Однако печать стоит.
— А ты его господином унтером обозвал, — засмеялся Левков.
— Это еще не все, — поднялся с лавки Соловей. Он снял с плеча мешок, долго развязывал лямки. Вытащил сверток, завернутый в бумагу. Молокович зубами разорвал суровую нитку и развернул на столе большое красное полотнище.
Дедок в вислоухой заячьей шапке хихикнул из угла:
— Эх и юбка будет Прокопихе!
— Не балаболь, дед, я абы что, — разозлился Молокович. — Теперь у нас есть свой советский стяг. — Он разгладил огромной ладонью полотнище: — Завтра в эту же пору соберем все обчество на сход. Надо наказать по селам, чтобы приходили.
— Ковалевских я приведу, — сказал Максим.
Сконфуженный дедок пообещал передать руднянским, остальные мужики взялись сообщить в Карпиловку, Лавстыку и Смугу.
— Теперь рассказывай, чего хорошего на свете слыхать, — попросил Молокович.
— Надо же как-то к своим добраться. Говорят, они где-то в Хоромном обосновались. А завтра утром приду, тогда и поговорим.
4
С утра немного потеплело. Отошла земля, стаял первый слабенький снежок, только кое-где еще белели борозды и придорожные канавы, с ветвей, кустов и деревьев каплями стекала талая изморозь. Сквозь низкие лохматые тучи порой пробивалось и вновь скрывалось солнце.