Возможно, эмоциональная сдержанность Фариды объясняется крайне тяжелым собственным сиротливым детством. Практически всю жизнь испытывая лишения и голод, не имея хорошего жилья, она привыкла к суровости, а потом, с дальнейшими трудностями во время войны, еще больше ожесточилась. С фронта по-прежнему приходили пугающие известия, каждый день нес новые потери. «Почти каждая окружавшая нас семья оплакивала сына, брата, мужа, погибших на войне», — вспоминает Рудольф. По крайней мере, хоть это горе обошло Нуреевых.
Не обращая внимания на советы матери поменьше бегать, чтобы не чувствовать голода, Рудик не мог долго усидеть на месте. Однажды его пришлось везти в Челябинск в больницу — он обжег себе живот, опрокинув маленький примус с кастрюлей кипящей воды, где варилась на обед картошка. Взволнованный поездкой в большой город, Рудик быстро забыл о боли, особенно увидав, как все суетятся вокруг него. Мать принесла ему цветные карандаши и бумажных коров для раскраски — первый в жизни полученный им подарок, — а врачи и сестры заботливо хлопотали над ним. «Ощущение, что доктора и сестры заботятся обо мне так, словно я один во всем госпитале, было моим первым сильным детским наслаждением».
Рудик был любимцем матери, и тайная привязанность между сыном и матерью сохранилась на всю жизнь. Фарида относилась к Рудику гораздо терпеливей, быстрей прощала его и, в отличие от дочерей, никогда не шлепала. Похоже, лишь он мог заставить ее проявить всю доступную ей нежность и юмор. Позже Рудольф любовно припоминал каждое слово сказки, которую она ночь за ночью рассказывала ему, чтобы он забыл о голоде, сказки, которую он «обожал» и которая «до сих пор вызывает у меня улыбку»21.
Четырехлетний Рудик мог часами сидеть, не отвлекаясь, и слушать радио — все, что передавали. Музыка стала его первой страстью, неизбежно приведя ко второй, но именно музыка всегда утешала его в моменты одиночества. На протяжении всей своей жизни Нуреев старался постоянно иметь под рукой пластинки, записи, музыкальные инструменты, которые начал коллекционировать сразу, как только смог себе это позволить. «Я с самого раннего детства считал музыку другом, религией, путем к счастью». То же самое можно сказать и о его сестре Лиле. Несмотря на глухоту, она любила петь, а иногда реагировала на какие-то далекие звуки радио. Родные то и дело видели, как она прислушивается, из чего Фарида заключила, что Лиля могла стать певицей. У нее были «хорошие голосовые связки», и она, кажется, питала склонность к музыке, хотя не могла слышать ни одной ноты.
3. КРЕЩЕНИЕ
Меньше чем через год после отъезда из Москвы Нуреевы вновь переехали, на сей раз в расположенную неподалеку Уфу, столицу Башкирской Советской Республики. Там со своей семьей жил брат Хамета Нурислам, который, впрочем, как большинство молодых мужчин в то время, был на фронте. Нуреевы приехали к его жене и маленькому сыну, разместившись вместе с ними в маленькой комнате на верхнем этаже двухэтажного деревянного дома на улице Свердлова.
Уфа стоит на правом берегу реки Белой, на покатом холме, который возвышается за городской площадью, а названия ее улиц отражают события русской истории: Пушкинская, Коммунистическая и улица Октябрьской Революции ведут к главному проспекту Ленина, параллельно которому идет улица Карла Маркса. Городские улицы были прямыми и немощеными; по ним на трамвае или пешком можно было добраться до местной булочной и магазина. Во время дождя земля превращалась в грязь. В XVIII веке Уфу из-за грязных дорог называли «чертовой чернильницей», и даже обычно красноречивому Максиму Горькому, посетившему город в 20-х годах, не удалось описать его прелести. «Город расположен довольно низко, — отмечал он. — В самом деле кажется, будто он ушел в землю, а не стоит на ней». По сторонам дорог стояли простые деревянные дома из грубых бревен не выше двух этажей, некоторые с карнизами, покрытыми затейливой резьбой, которую называют «деревянными кружевами». Во дворе летом разбивали овощные грядки, там стояла деревянная уборная, которой пользовались круглый год. К реке сбегали купы берез и яблонь, позже появились рябины, причем многие посадили Рудольф, его сестры и другие жившие по соседству дети. Унылое однообразие города смягчал окружающий ландшафт — леса, холмы, две извилистые реки.
21
Речь в этой сказке идет о двух братьях, которые пошли в лес рубить дрова. Один брат, нечаянно отрубив другому голову, принес тело в избу овдовевшей невестки спросил: «Мария, не могу вспомнить, была у него голова при жизни?» Она отвечала, что тоже не помнит, но добавила: «Только знаю, что угостила его пирожками перед тем, как вы пошли в лес. И когда он их ел, у него тряслась борода».