Опасность подпитывала паранойяльную натуру Нуреева. Как ни парадоксально, она даже стимулировала его. КГБ хочет его запугать? Пусть, но он не поддастся. Спустя время Нуреев стал подтрунивать над агентами КГБ. Он неоднократно приходил на спектакли Кировского или Большого, когда те гастролировали на Западе, прекрасно зная, что «службы» засекли его присутствие. Ирина Колпакова, его давнишняя партнерша по «Жизели», танцевавшая с Кировским в Вероне (шел 1966 год), не успела сообщить директору театра Рашинскому, что Нуреев в зрительном зале, как за их спиной раздался тихий голос:
— А я уже здесь!{106}
Майя Плисецкая{107} также рассказывала, что, когда она была на гастролях с Большим театром в Нью‑Йорке (1962 год), Нуреев прислал ей в отель огромный букет цветов. В приложенной записке он поздравил ее с успехом и выразил надежду, что когда‑нибудь они будут танцевать вместе. Разумеется, он не оставил ни адреса, ни телефона. «Аккомпаниатор» из КГБ, которому поручалось неотступно следить за артистами из Москвы, на следующее утро пришел в номер Майи, заваленный цветами, и объявил, что Нуреев в городе. Потом он понюхал букет, присланный Нуреевым, и задумчиво произнес:
— Представьте, что он прислал бы вам цветы… Что бы вы стали делать?
Дальше — больше. Нуреев приходил за кулисы встретиться с советскими артистами. Самых смелых он тайком приглашал к себе домой, где устраивал незабываемые посиделки: ели по‑французски, пили по‑русски и ночь напролет говорили о балете…
Поскольку ослабить позиции Нуреева на Западе гэбистам не удалось, они вцепились в его родных. Дом Нуреевых в Уфе был буквально перевернут обысками. Вся корреспонденция просматривалась. Бедного Хамита подвергли публичному поруганию на партийном собрании и в конце концов исключили из рядов КПСС.
Старшая сестра Нуреева, Роза, всегда поддерживавшая брата в его страсти к балету, работала в Ленинграде воспитательницей. Она очень мало получала, но так и не добилась прибавки к зарплате. Говорят, она страдала манией преследования… Что ж, это можно понять. Когда твой телефон постоянно прослушивается, трудно сохранить здоровый дух. Чтобы разговаривать с кем‑то о брате, Роза придумала целую систему. Например, она спрашивала свою подругу Аллу Осипенко{108}:
— Тебе сосиски нужны?
«Сосисками» в данном случае были видеозаписи выступлений Рудольфа, попадавшие к Розе неисповедимыми путями.
Коварство агентов КГБ состояло в том, что они не сжигали мосты между Рудольфом и его семьей. Телефонные разговоры были «разрешены», — и вы знаете, по какой причине? Гэбисты надеялись, что любовь Нуреева к матери заставит его вернуться на родину!
К слову сказать, где бы Рудольф ни находился, он еженедельно звонил Фариде. Та приходила на центральный почтамт Уфы, потому что у нее дома не было телефона.
Тема разговоров не менялась на протяжении двадцати лет. Нуреев уверял свою мать, что он здоров, а потом докладывал о состоянии своего кошелька. Фариде внушили, что на Западе все живут плохо, и она не могла поверить, что у ее сына нет денежных проблем. Когда Рудольф захотел подарить ей цветной телевизор, она спросила, хватит ли денег на такую дорогую покупку, а ведь состояние Нуреева в то время оценивалось в миллионы долларов. «Заканчивая разговор с матерью, Рудольф всегда был грустен» {109}, — вспоминает Луиджи Пиньотти, массажист танцовщика, сопровождавший его во всех мировых турне.
«Железный занавес», равно как и абсолютно различный образ жизни, никогда не разрушал духовного единства Рудольфа с матерью. А вот с отцом было совершенно иначе. После событий 16 июня 1961 года они никогда больше не разговаривали. В феврале 1968 года Хамит умер от рака легких.
Прекрасно осознавая экономическую ситуацию в стране, Нуреев регулярно присылал деньги матери и сестрам. Нет‑нет, почтой он не пользовался — тугие пачки долларов передавали артисты, выезжающие на гастроли в СССР, друзья и знакомые. Кроме денег они везли сладости (издержки голодного детства!), хорошую обувь, вечерние платья от Шанель, меховые шубы от Ив Сен‑Лорана… Подарки совершенно сюрреалистские, даже провокационные, плохо вписывающиеся в советскую повседневность. Однако для Нуреева было чрезвычайно важно послать именно предметы роскоши: если родные до сих пор сомневаются, что он добился успеха, эти платья и шубы — неоспоримое доказательство его состоятельности.