Сестра Роза, единственный союзник Рудика, уехала в Ленинград, и подростку казалось, что никто, буквально никто не понимает его стремления к танцу. Отчасти так оно и было…
Так как дома Рудику запрещали танцевать, а он, естественно, не мог прекратить заниматься, он стал жить в обстановке постоянной лжи, постоянно изобретая пути, чтобы улизнуть из дома на репетицию и уроки танца. Иногда прибегал к уже излюбленному варианту: предлагал помощь матери — купить, например, что-нибудь нужное из продуктов. Разумеется, «помощник» обычно очень поздно приходил домой с рынка, а однажды по рассеянности умудрился потерять продовольственные карточки, на которые вся семья могла бы жить в течение недели. Можно представить, какой скандал разгорелся дома!
А тут еще из школы, хотя Рудик в значительной степени и способствовал ее танцевальным победам на всех национальных конкурсах, учителя стали посылать Хамету Нурееву целый поток писем, жалуясь на нерадивого ученика. «Нуреев занимается все меньше и меньше… У него ужасное поведение. Он всегда опаздывает в школу… Нуреев очень нервный, подвержен приступам гнева… часто дерется с одноклассниками. Он прыгает подобно лягушке… Это все, что он умеет… Он танцует даже на лестничной площадке».
Как оказалось, Рудик танцевал не только на лестничной площадке. Единственное счастливое воспоминание, которое он сохранил об этих годах, это выступления с народными танцами в пригородных деревнях вокруг Уфы. Танцевальная группа молодежи вечерами переезжала из деревни в деревню, весь ее состав и все театральное оборудование размещалось на двух маленьких грузовиках. Там, где останавливались танцоры, эти грузовики плотно ставились рядом, борта их убирались, настилался деревянный пол, становившийся на какое-то время импровизированной сценой. Занавес был сделан из красной хлопчатобумажной ткани с большими голубыми цветами. «Материи такого рода вы найдете в любой татарской избе: на диванах, подушках, кроватях, на занавесах, в нишах — когда вспоминаешь об этом, на душе становится теплее», — пояснял Рудольф. Ее натягивали на середине грузовиков, а позади образовывалась закулисная часть. Зрители сидели на простых скамейках, а вокруг передвижного театра висели горящие голубым пламенем, коптящие керосиновые лампы. Эти романтические воспоминания Рудольф Нуреев сохранил на всю жизнь…
Два выступления особенно запомнились ему. Однажды вечером Рудик танцевал перед крестьянами, жонглируя шестом с гирляндами и длинными свисающими лентами. Получилось так, что к концу танца шест каким-то образом воткнулся в занавес. Юный танцор оказался полностью завернутым в материю, словно зверь, попавший в сети. На мгновение он осознал, как смешна эта сцена со стороны. Но с честью вышел из положения: сделал вид, что эта неожиданность на самом деле — задумка веселого номера. Как ни странно, но это сработало! Зрители отлично приняли номер, а находчивый исполнитель сорвал большие аплодисменты.
В другой раз юный Нуреев выступал перед железнодорожниками уже с матросским танцем. Специально для этого номера заказали пару морских брюк. Но, как назло, они оказались не готовы ко времени и Рудику пришлось выступать в костюме, сшитом для другого танцовщика, более высокого и крупного. Костюмер закрепила брюки при помощи булавок, но после первых же па булавки вылетели и брюки упали на пол прямо к ногам танцора. Зрители, естественно, заулыбались. Рудик в бешенстве убежал за кулисы. Брюки вновь закрепили, уже более надежно и плотно, и он вернулся на сцену, решив держать себя так, как будто ничего особенного не произошло. Но…
«Через несколько минут я вновь услышал зловещий шум выстреливших булавок. Мои брюки широко раскрылись, и я опять оказался полуголым перед аудиторией.
Я полагаю, что большинство детей в пятнадцать лет в этих условиях отказались бы продолжать выступление, но не я. Еще раз я бросился за кулисы и умолял организаторов дать мне еще один шанс закончить танец. Переговоры, обещания, что все будет прилично, и наконец, удар в барабан, и конферансье, просунув голову через занавес, объявляет, комически выговаривая букву «Р»: «Товарищ Рудольф Нуреев обещает вести себя прилично и не выкидывать больше никаких штучек. Так дадим же ему последний шанс закончить танец»[7].