— Он к тому же еще и пьян! Надо пригласить врача для освидетельствования, — предложил высокий и вышел из комнаты.
Вскоре он вернулся с горбуном в белом халате, и тот, даже не взглянув на профессора, принялся писать заключение.
— Теперь можете звонить в свое посольство, — пододвинув телефон, насмешливо заявил шеф.
Проворнов не шевельнулся.
— Что теперь со мной будет, боже мой! — в отчаянии воскликнул он.
Шеф вежливо козырнул и вышел вместе с горбатым доктором. Проворнов услышал, как щелкнул дверной замок.
Полуживой профессор закрыл глаза и забылся. Из оцепенения его вывел Смит.
— Господин профессор, господин профессор, что вы наделали? Я сбился с ног, разыскивая вас!
Проворнов бессмысленно смотрел на Смита, не понимая, о чем тот спрашивает.
— Знаю, знаю! Очень неприятная история. Шеф показал мне протокол. Конечно, обвинение в торговле марихуаной абсолютно не убедительно, но то, что ее нашли у вас в кармане, — это скандал! — осуждающе качая головой, говорил Смит.
— Что мне теперь делать? — со слезами на глазах сказал Проворнов.
— Прежде всего вам надо выспаться, — щелкая зажигалкой, заметил Смит и натужно улыбнулся.
— Я арестован, — обводя взглядом комнату, ответил Проворнов.
— Вы свободны, я все уладил. Мне обещали никому не сообщать об этой истории, но поручиться не могу, джентльменов теперь мало, — закончил Смит, сопровождая Проворнова к двери.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Сергей Иванович Рудаков сидел с провожавшим его сыном в маленькой комнатке начальника аэропорта, стены которой были завешаны картами авиационных маршрутов, и внимательно прислушивался к аэродромному радио.
— Граждане пассажиры, рейс номер семьсот один задерживается по метеорологическим условиям, — прохрипел динамик и замолк. В комнатке вновь установилась глухая тишина.
— Отец, зачем летишь на Кварцевый? — спросил Валентин, надкусывая яблоко. — Ведь твоя епархия — город Зареченск.
Сергей Иванович прошелся по комнате, с тревогой посмотрел в окно: над мокрым взлетным полем неподвижно висела серая ватная туча.
— Как член бюро обкома партии, я получил задание: посмотреть, как идет экономический эксперимент на Кварцевом руднике. Степанов написал в обком партии, многие вопросы у него решаются туго, просит помощи. Ну, а меня, видишь ли, горные дела по-прежнему интересуют… А вот тебя, сынок, к моему огорчению, не очень.
Валентин бросил недоеденное яблоко в корзину и, сложив руки на груди, приготовился к объяснению, которого ждал уже несколько дней.
Валентин не терпел отцовских нравоучений, сводившихся, как он считал, к тому, что лучше быть хорошим, чем плохим, что его забота лишь отлично учиться, а не лоботрясничать, набираться знаний для последующей активной работы на благо человечества. Не раз отец напоминал ему, что свою жизнь начинал с шахты, голодал, холодал, воевал, чтобы ему, Валентину, и ему подобным молодым людям не пришлось познавать на практике, почем фунт лиха. Все это Валентин уже знал из многих других источников. Иногда ему становилось жалко отца, похоже, что и отцу не так уж легко и весело было пережевывать эту жвачку. Валентин видел, как отец мучился, пытаясь сказать хоть что-то новое, уйти от набивших оскомину фраз.
— Наверно, я сам виноват, что не сумел привить тебе любовь к нашей семейной профессии. По-моему, ты знаешь, что и дед твой был шахтером… (О деде-шахтере Валентин слышал от отца по меньшей мере уже раз двадцать.) Вот Степанову повезло: его Светлане такие нравоучения не нужны…
Валентин собрался было ответить, что и ему они не помогают, но сдержался. И вправду, Светлана совсем другая… Он помнил ее, девочку с косичками, еще по Южному прииску. Потом они разъехались в разные стороны. Степанова перевели на Кварцевый, а Рудакова послали на партийную работу. Виталий Петрович стал появляться в доме Рудаковых, когда бывал в командировке в Зареченске. И вот однажды привез с собой Светлану: она собиралась держать экзамены в Политехнический институт. Валентин уже сдавал туда экзамен, но провалился на сочинении и год после этого просто проболтался — вечерами занимался на курсах по подготовке в институт, а днем играл в заводской команде в футбол.
Светлана готовилась к экзаменам серьезно. Стал заниматься с нею вместе и Валентин. Экзамены они сдали, Светлана прошла по конкурсу, он же не добрал одного очка. Но зачислен был тоже: за футболиста ходатайствовала кафедра физкультуры. Наверное, и положение отца сыграло свою роль… Светлана пошла на геологоразведочный факультет, Валентин — на инженерно-физический: там был значительно меньше конкурс. Через год и он перебрался на геологоразведочный: на инженерно-физическом заниматься было трудно, заедали математика и физика, приходилось сдавать зачеты по нескольку раз.
Как-то за завтраком, когда шло очередное обсуждение учебы сына, Сергей Иванович узнал, что у Валентина есть «хвосты» по математике и физике и что он думает перейти после первого курса на другой факультет. Отец возмутился: так можно приучить себя вечно бегать от жизни! Чтобы ни о каком переходе Валентин не смел и думать, — он должен закалять свою волю!
Валентин промолчал. А после первого курса все же оформил свой перевод на геологоразведочный. Отец узнал только через несколько месяцев. У них состоялся неприятный разговор, но изменить что-либо было уже поздно.
На новом факультете ему пришлось своих однокашников догонять по минералогии и кристаллографии. И Светлана взяла над ним шефство.
Они занимались в институте, в общежитии у Светланы, иногда в квартире Рудаковых. Валентин ленился, занимался кое-как, лишь бы сдать зачет, не иметь «хвостов». На занятия в химической лаборатории он вообще не являлся, за него все анализы сделала Светлана. Валентин, как он сам оправдывался перед нею, готовился защищать спортивную честь института: предстоял розыгрыш кубка города для студенческих футбольных команд…
Он часто разъезжал по другим городам в составе студенческой сборной. Привозил кубки, медали, грамоты. О нем писали молодежные газеты как о способном спортсмене, ставили в пример.
Только одна Светлана пыталась, как могла, помочь Валентину: писала за него работы, делала курсовые проекты, заставляла перед экзаменом прочитать и хотя бы понять написанное ею. Каждый его экзамен был для нее сплошной трепкой нервов. Валентин портил итоговые показатели в соревновании с соседней группой, и Светлана упрашивала преподавателей разрешить пересдачу без выставления позорной оценки… Сколько раз она говорила с Валентином как комсорг — просила взяться за ум! Он тут же забывал о своих обещаниях. Она ругалась с ним, отказывалась ему помогать, добилась обсуждения его плохой успеваемости на комсомольском собрании факультета, — ему объявили выговор.
Он всюду объяснял «хвосты» спортивной перегрузкой, обещал всерьез взяться за учебу… Но, посидев два-три вечера за книгами и сдав очередной «хвост», опять пропадал на стадионе.
Недавно, перед самым началом сессии, Светлана не выдержала и все рассказала его отцу… Сергей Иванович наговорил сыну резкостей, унизил Валентина в присутствии этой девчонки, назвал тунеядцем. Валентин, хлопнув дверью, ушел из дома. Бабушке Варваре Сергеевне сделалось плохо, ее уложили в постель и вызвали «неотложку».
Три дня не появлялся Валентин дома, ночевал у ребят в общежитии и только после категорического требования «стукачки», как он теперь со злости называл Светку, вернулся к отцу с повинной.
Сергей Иванович настоял, чтобы он на время экзаменационной сессии бросил футбол и только занимался. С грехом пополам и с помощью Светланы он еще раз сдал зачеты. Правда, кроме последнего — осенью опять переэкзаменовка. Черт с ней, с этой переэкзаменовкой! Хуже, что сорвалось футбольное турне по южным городам… Валентина как «хвостиста» не включили в сборную. И теперь вместо Сочи придется скоро ехать на Кварцевый… Но он не одинок: у капитана сборной команды Пухова дела совсем плохи — три «хвоста» и последнее предупреждение об исключении из института…