— Запуржило-то как! — вздохнул Пихтачев и, зябко поежившись, запахнул ворот полушубка.
Тайга осталась позади. Теперь шоссе обступили похожие друг на друга, как близнецы, пятиэтажные сборные коробки нового района.
Город исходил паром, оживал под солнцем.
Подъехали к двухэтажному зданию с колоннами.
— Ты, Павел Алексеевич, подожди вызова в приемной, — сказал Степанов, — а я пойду на заседание бюро, мы и так из-за дороги опоздали.
Виталий Петрович словно одним махом преодолел широкую лестницу и только у резной двери зала заседания перевел дух. Достал расческу, торопливо провел по волосам и оглядел длинный коридор: людей не было видно. Степанов понял, что опоздал изрядно. Но делать было нечего, и, больше не раздумывая, он открыл дверь.
Стараясь тише ступать даже по ковровой дорожке, прошел вдоль длинного полированного стола и опустился на свободный стул. Виновато улыбнувшись, легким кивком поздоровался со знакомыми членами бюро обкома — Кусковым, Знаменским, деловито придвинул к себе лежавший против него толстый блокнот с тисненой надписью: «Делегату 20-й областной конференции КПСС». Барабаня пальцами по блокноту, огляделся. И только теперь взглянул на Рудакова. Тот слегка кивнул головой.
Степанов наблюдал за ним: Сергей Иванович вел заседание бюро очень спокойно, ораторов не прерывал, хотя разговор был не из приятных: о злоупотреблениях на базе облпотребсоюза.
«Рудаков ходил по магазинам, кафе, ездил на продовольственную базу неспроста», — подумал Виталий Петрович. Он не стал слушать о процентах усушки, утруски и пересортице, шепотом попросил своего соседа — Кускова, секретаря обкома по промышленности:
— Дайте взглянуть на повестку дня! Когда будет наш вопрос?
— Вам не положено, — буркнул тот, но раскрыл свою папку и дал бумажку.
Степанов оглядел поджарого Кускова и усмехнулся: и душой-то суховат… Почти на всех заседаниях бюро, на которых присутствовал Степанов, Кусков заводил спор по поводу отдельных формулировок, отдельных слов, проявлял показную принципиальность в совершенно непринципиальных вопросах… Любил сыпать цитатами и делал это без всякой необходимости. С завидным упорством отстаивал любое свое суждение, считая его безапелляционным. В прошлом Кусков преподавал в институте, и приобретенная там привычка менторски поучать и наставлять всегда раздражала Степанова.
Вглядываясь в слепо отпечатанную страницу с повесткой дня, Виталий Петрович с трудом разбирал еле заметные буквы. Утверждение номенклатурных работников… «Номенклатура. Слово-то какое мудреное», — улыбаясь, подумал Степанов. Так, на утверждение номенклатуры он опоздал… Следующий вопрос — о злоупотреблениях на базе. За этим — о первых итогах экономической реформы на Кварцевом комбинате и персональные дела. «Значит, надолго», — подумал Степанов, возвращая бумажку Кускову.
Вопрос по Кварцевому сформулирован иначе, не так, как говорил Знаменский. Но все равно нужно быть готовым к худшему! Конечно, многое будет зависеть от Рудакова… Степанов еще раз посмотрел в его сторону.
Сергей Иванович откинулся на спинку стула и оглядывал большую, в четыре окна, комнату. Стулья вдоль стен были заняты. На обсуждение вопроса пригласили многих работников торговли и снабжения.
С заключительным словом выступал директор базы. Маленький и грузный, с большой лысой головой, он стоял в конце длинного стола и, уперев в стол руки, читал лежащие перед ним страницы. Рудаков слушал невнимательно, просматривал справку орготдела обкома по этому вопросу.
Деловая справка занимала шесть страниц. Чтобы ознакомиться с ней, потребовалось всего десять минут. А обсуждение вопроса длилось уже час. «Безбожно тратим время на то, чтобы затуманить ясный вопрос…» — думал Рудаков. Он взял папку с опросными материалами и подписал несколько завизированных членами бюро решений обкома.
Директор базы говорил уверенно, как человек, привыкший распоряжаться. Называл цифры и фамилии, знакомые по справке, приводил лишь положительные примеры работы базы, всячески увиливая от разговора о хищениях.
В комнате было душно. Рудаков подошел к окну и открыл форточку. Но Кусков испугался морозного воздуха. Пришлось форточку опять прикрыть.
Прошло тридцать минут, а перед директором базы лежала стопка еще не перевернутых страниц. Кусков, взглянув на ручные часы, показал на них пальцем Рудакову. Тот кивнул головой и обратился к выступающему:
— Время ваше давно истекло.
— Мне нужно еще минут пять, — перебирая листки, недовольно ответил директор. Он не любил, когда его перебивали.
— Думаю, что вам уже достаточно. Тем более что вы не помогаете нам разобраться с делами базы, а всячески мешаете этому, — сказал Рудаков и обвел взглядом членов бюро обкома.
— Но проценты выполнения у меня хорошие!.. — защищался докладчик.
— Имейте совесть, — тяжело закашлявшись, перебил его председатель облисполкома Попов, высокий седеющий блондин со светлыми глазами и вежливой, чуть печальной улыбкой, — и не тычьте нам свои проценты! — И, уже обращаясь к Рудакову, продолжал: — Работа милиции определяется теперь процентом преступлений в области, районе, участке, и, чтобы не повышать этот процент, кое-где перестали бороться с преступниками… Работа больниц оценивается процентом смертности, и, чтобы не увеличивать этот процент, кое-где тяжелых больных сплавляют из больницы, вместо того чтобы лечить их до конца… Работа педагога оценивается по процентам успеваемости его учеников, и поэтому учитель нередко ставит лодырю положительные оценки… На нашей базе воруют тоже в соответствии с процентами! Я спрашиваю: кому нужны такие проценты, такая оценка работы по процентам?
— Я прошу мне верить… — пытался было возразить директор, но Рудаков попросил его сесть.
Знаменский выступил с разгромной речью, во время которой Рудаков думал: как следует решать этот вопрос? Он, как всегда, выбирал позицию: с кем и против кого воевать? Партийная позиция — выявлять и устранять недостатки. Позиция, выбранная директором базы, — скрывать недостатки и сохранять их!
— Может, ограничимся строгим взысканием? Человек пережил, понял ошибки, — сказал второй секретарь обкома, Кусков.
— Пережил — да, понял — нет. Он умышленно мешал нам найти истину. Мы очень хотели бы ему верить, но он больше не заслуживает доверия. С предложением орготдела знакомы все члены бюро? У кого есть другие предложения? Нет? Решение принято. — Рудаков объявил трехминутный перерыв.
Приглашенные на первый вопрос покинули комнату. Последним, волоча толстый портфель, медленно вышел бывший директор базы.
Рудаков подошел к Степанову, крепко пожал ему руку.
— Выглядишь ты, Виталий Петрович, по-прежнему молодцом. Только все тучнеешь… Больше занимайся гимнастикой! — улыбнулся Сергей Иванович.
— Вы знакомы? — заинтересовался Кусков.
— Лет пятнадцать назад на одном руднике вместе работали. Ты, Виталий Петрович, если не занят, подожди меня, ладно?.. Продолжим заседание! Приглашайте товарищей! — попросил Рудаков и вернулся на свое место.
В комнату вошли инструкторы обкома и комитета партгосконтроля, секретарь партийного комитета Кварцевого рудника Столбов и Пихтачев. Фрол и Павел Алексеевич сели рядом со Степановым.
Рудаков встал.
— Слушаем вопрос о работе Кварцевого комбината. Я бы просил разбить его на два раздела: первый — информация директора об опыте работы в новых условиях, второй — о недостатках в работе комбината, выявленных областным партгосконтролем. Прошу, Виталий Петрович, уложиться в тридцать минут.
Степанов подробно доложил об экономическом эксперименте, который оздоровляет и производство, и людей, в нем занятых. Примеров привел много: рост золотодобычи без увеличения числа людей; за короткий срок удвоение фонда предприятия; строительство новых производственных объектов и жилья; рост зарплаты на одну треть и производительности труда почти наполовину; обострение чувства ответственности за выполняемое дело; снижение производственных затрат за счет экономии; премии лучшим рабочим. Рассказал о новой стоимости пол-литра водки для прогульщика Ивана…