Северцев слушал внимательно, но при последних словах Елены Андреевны протестующе вытянул руку.
— Да, да, жизнь, дорогой Михаил Васильевич! Мой профессор утверждает, что они будут думать, чувствовать, двигаться. Они смогут понимать и писать стихи. Разве их нельзя назвать живыми?.. Неважно, из каких элементов построена сложная система — из белковых молекул или полупроводниковых элементов. Дома строят из разных материалов, а функция их одна и та же…
— Все, что вы говорите, Елена Андреевна, я и сейчас воспринимаю как кощунство, — не стерпел Северцев.
— Откровенно говоря, меня тоже не устраивает такая перспектива рода человеческого… — засмеялась она. — Но, может, тогда все станет проще?..
— Вслушиваясь в то, что занимает ваши мысли, я думаю, что вы просто-напросто отчаянно устали. Шли бы вы домой, к Василию Павловичу!.. Ничего здесь не случится за ночь.
— Василия Павловича сейчас нет в Москве. Мы видимся редко… Телеграмма и та для меня праздник. — И вдруг Елена Андреевна спросила: — Из больницы вы вернетесь в Сокольники, правда?
— А вы разве в адвокатах у Анны?
Вошла сестра и тихо сказала:
— Доктор Георгиева, скорее в пятую палату, к Яблоковой!.. Прошу вас, пожалуйста, поторопитесь!.. — И выбежала из комнаты.
Северцев устало опустил веки. Но уснуть он не смог. И снова открыл глаза.
Окна большого дома напротив раскрашивали облицованный белой плиткой фасад розовыми, голубыми, желтыми огоньками. Они появлялись и исчезали, рисуя на доме, как на огромном электрическом табло, то гигантскую, от первого до десятого этажа, латинскую букву «L», то русские «К» и «П», то шахматную доску… Северцев уже научился по этим световым комбинациям приблизительно узнавать время.
«Одиннадцать. Пора спать. Пора спать».
Виктор сказал отцу правду. Он шел к Светлане. Сегодня предстояло неприятное объяснение.
Рита мстила ему за разрыв: узнав его новый адрес, писала письма, которые попадали в руки Светланы. Светлана их никогда не распечатывала, передавала ему. Виктор тоже не читал этих писем, тут же рвал их и бросал в мусоропровод. Светлана ни о чем его не спрашивала. И только сегодня, позвонив ему на работу, взволнованно попросила оградить ее теперь уже от наглых телефонных звонков его бывшей возлюбленной… Виктор не знал, что ему делать, как убедить Риту, чтобы она не мешала им жить… Встретиться с ней, попытаться усовестить? Вряд ли это остановит ее… Уехать со Светкой на Кварцевый, поставив тем самым крест на своей научной карьере?.. Он чувствовал: его нерешительность может дорого ему стоить, он потеряет Светланку… Он знал, что просыпался утром, чтобы увидеть ее, услышать ее голос, погладить ее шелковые волосы, понять — в который и который раз, вчера, сегодня, завтра, всякий раз с новой силой, — какое это счастье, когда она рядом!..
Виктор с тяжелым чувством вины вспомнил, что после безобразной сцены, которую устроила из-за прописки Светланы на их площади его мать, он не будет сейчас отцом…
Недавно Виктор со Светланой сняли комнату в одном из больших домов на Ленинском проспекте. Комната была светлая и почти пустая — книги лежали стопками на полу, одна стена была завешена огромным ковром, свадебным подарком Виталия Петровича. Ковер свисал на матрац, заменявший тахту. Стола в комнату они еще не купили, на стуле лежала клеенка, на ней стояли стаканы, тарелки — здесь все было временно, необжито, неуютно.
…Светлана сидела на матраце и, поставив машинку на деревянный ящик, что-то печатала для заработка. Виктор присел с другой стороны матраца и виновато посмотрел на жену.
— Я знаю, что все мужчины — мужчины не только для одной женщины, и ты, как мне ни горько, исключения из этого правила не составишь. Об одном прошу тебя — и сейчас, и на все время: устраивайся так, чтобы не ставить меня в глупое положение. Обедать будешь? — спросила она.
Виктор отрицательно качнул головой.
Что сталось со Светланой? После аборта она похудела, кожа на лице стала прозрачной. Особенно удивляло Виктора выражение ее больших голубых глаз — будто говорила она не о том, о чем думала.
Светлана накрыла футляром машинку и замерла на месте.
— Что ты молчишь?
— А что говорить? — ответила она, не поворачиваясь.
— Что же, давай помолчим вместе, — ответил Виктор.
— Мы теперь, Витя, даже молчим не вместе, а врозь… Где-то слышала я или прочитала такое выражение.
— Я знаю, что ты скажешь: не проверили своих чувств, мало ждали друг друга, и вот финал, — разведя в сторону руки, сказал он.
Светлана возразила: ждать любимого человека, годами не видя его, пожалуй, легче, чем прожить с ним бок о бок, скажем, два-три года и сохранить при этом всю силу своего чувства. Только время, совместно проведенное любящими, мерит силу и прочность любви. Но случается и так, говорила она, что тихая жизнь, иногда даже схожая со счастьем, и бывает той подводной мелью, на которой гибнет влюбленность. Светлана предлагала Виктору уехать на Кварцевый, на любой другой рудник, где нет проблем прописок, жилья, дележа копеек, той обыденности, которая убивает ощущение первых дней любви! Каждодневность, совместное прозябание в этой комнате — страшнее любых трудностей, которые ждут там. Не всем дано иметь талант быть всегда неповторимым, новым, оставаясь при этом самим собой… Она больше не может обманывать ни себя, ни его.
— Ну уж, это слишком!.. — холодно сказал Виктор. — Хорошо, я подумаю. Мать просила присмотреть за квартирой. Пока она в больнице у отца, я буду ночевать там. — И он ушел.
Светлана присела на матрац, зябко кутаясь в шерстяную кофту. Она, конечно, не станет проверять, где будет эти дни и ночи Виктор. До такого унижения еще не дошла. Но она убеждена, что Виктор встречается с этой Ритой… Сегодня был очередной звонок по телефону: Рита представилась ей как старая любовь Виктора…
Светлана решила, что завтра же пойдет в больницу к Михаилу Васильевичу и все расскажет ему. Она-то лучше, чем отец, теперь знает Виктора. Виктор часто киснет, впадает в уныние, нервничает — с диссертацией у него долго не клеилось, менялись темы, приходилось все начинать сызнова. Светлана верила в него и переливала ему, как кровь, свою веру — подбадривала его, заставляла не сдаваться.
Она подавляла многое в себе, чтобы быть ему подругой, товарищем. Жили они туго, она во всем отказывала себе, у нее было единственное приличное платье, одни туфли… Все деньги, присылаемые Степановым, шли на еду, потому что Виктор половину зарплаты по-прежнему, как он утверждал, отдавал матери. Все чаще Светлана садилась за пишущую машинку. Виктор теперь раздражался из-за плохо выглаженных носовых платков, подгоревшей яичницы. Мелкие неурядицы портили им жизнь.
И в то же время она знала, что Виктор любит ее, дорожит ею. Так что же она скажет Михаилу Васильевичу, о чем будет просить его?
Ничего она ему не скажет и ни о чем не попросит. Она сама должна найти решение, как сохранить Виктора.
Душа ее покрывалась морщинками, хотя на лице их пока не было видно.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Как только самолет приготовился к старту, около кресла Степанова остановилась стройная стюардесса с подведенными враскос черными бровями и ресницами, с высокой, похожей на воронье гнездо, прической. Мелодичным голосом она объявила номер рейса, фамилию командира корабля, свое имя, высоту и скорость полета и потребовала, чтобы пассажиры пристегнули ремни, во время взлета воздержались от курения.
В иллюминаторе проносились кучевые облака. Пассажиры читали газеты или дремали. Дремал, опустив голову на грудь, и сосед Виталия Петровича Фрол Столбов.