Подъехали к деревянному мосту и остановились. Шофер пошел с ведерком за водой.
— Брюхатая, вся распухла, — сказал он о реке, заливая воду в парящий радиатор.
Виктор поворотом рычажка включил висевший у него на груди транзистор: музыка успокаивала нервы.
…Сквозь залепленное грязью ветровое стекло он заметил набегавшие на него дома поселка и, волнуясь, попросил шофера остановиться у дома номер три на Горной улице.
Здесь помещался геологический отдел рудника, а на втором этаже, в угловой комнате, как писала Михаилу Васильевичу Светлана, жила она.
Взглянув на часы — всего половина седьмого, — стучать не стал, чтобы не поднимать лишнего шума. В окне угловой комнаты заметил открытую форточку и, набрав несколько маленьких камешков, стал осторожно бросать их. Камешки, дзинькая, отскакивали от стекла, два влетели в форточку.
— Виктор? — услышал он свое имя и увидел за стеклом копну Светланиных волос.
Через минуту со скрипом открылась дверь, Светлана с недоумением смотрела на него. Только сейчас она думала о прошлом, пытаясь представить свое будущее… и вдруг эта встреча! Его глаза искрились хмельной радостью, он протянул к ней руки, но она отступила назад, зябко кутаясь в легкий халатик.
— Кладу голову на плаху, а повинную голову меч не сечет!.. Все еще злишься? — спросил он, обескураженный ее холодностью.
— Нет. Все перегорело, и злость тоже.
— Уж так все и перегорело?.. Не верю!.. Умоляю тебя — опомнись! — прошептал он.
Светлана невесело улыбнулась.
— Разве любовь можно вымолить? Она или есть, или ее нет, и тут ничего не поделаешь… — в раздумье проговорила она.
— Я приехал на несколько дней. За тобой. Где мне оставить чемодан? — растерянно спросил он.
— В гостинице. Мне холодно, я пойду оденусь.
— Я приду через десять минут, — обиженно сказал он, унося свой чемодан.
…Светлана ждала его у своего дома. На ней была походная одежда — куртка с «молнией», спортивные брюки, сапоги, цветастый платок.
За эти десять минут она обрела внутреннее спокойствие и дружески улыбнулась притихшему Виктору.
— Пойдем? — Светлана кивнула на темно-синюю заплывшую талым снегом дорогу, по сторонам которой чернели кусты.
Они пошли, и их наполняла весенняя радость, она была во всем: в зеленом дыме березняков, в буйстве щебечущих птиц, в испарине просыпающейся земли…
Подошли к речке. Лед вздымался на дыбы, как табун диких коней. Стоя на крутояре, Светлана проговорила:
— Рассказывают, что раньше здесь в троицын день деревенские девчата сплетали венки и пускали по реке, гадая на суженого…
— Погадай на меня! — улыбнулся Виктор.
— У нас с тобой все давно разгадано.
Они миновали огороды. Снег тут почернел, стал ноздреватым, в следы сразу же набегала вода. Через овраг не прошли — ткнулись туда-сюда, а внизу уже полно талой воды. Пока обходили, Светлане в сапоги набился мокрый снег.
Вот и тайга. Пихты в зеленых кожушках шагнули им навстречу, защекотали хвоей. А березы такие белые, чистые — кора светится, ветви покачиваются, как косы. И «котики» уже есть на вербах — пушистые, ласковые.
Светлана пропала за деревьями. Виктор не сразу и заметил, что остался один. Странное чувство овладело им: как будто никого с ним не было, как будто лес присматривался к нему, как к чужому… Только у берез и в зеленой улыбке хвои почудилось ему что-то приветливое, а осина и лиственница словно бы недоверчиво хмурились…
— Ау, ау! — услышал вдалеке и, чтобы не выдавать себя, не ответил, а побежал вперед.
Прячась за деревьями, он обходил то место, откуда она аукала. Вот где она! Зашел сзади. Чем ближе подходил, тем ступал осторожнее. Но она все же услышала… Оглянулась встревоженно, в глазах замер испуг, потом испуг сменился насмешкой, Светлана бросилась бежать.
Виктор догнал ее, схватил за плечи и, повернув к себе ее лицо, пытался поцеловать. Она знакомо почувствовала его влажные губы, жесткие волосы, скользкий шелк рубашки, шершавость пиджака и поспешно оттолкнула его. Он увидел ее расширенные, переполненные слезами глаза и сдержался.
Дальше шли молча. Она — немного впереди. Виктор старался не смотреть на ее стройную фигуру, пробовал что-то насвистывать, но напрасно — свист то и дело обрывался.
Спустились на широкий луг, который весной покрывался ровной густой травой, а летом — копнами скошенного сена. Тайга отступала от луга, впереди вилась серая, вспухшая река.
Светлана вспомнила лето — их лето, синюю реку, пароход, большую копну пахучего сена, опрокинутую корзинку с грибами. Щеки ее вспыхнули.
— Слышишь?.. Журавли… — насторожился Виктор.
— Вчера я ходила в маршрут, слышала, как они курлыкали над лесом.
На холмике посреди луга стояла старая высокая пихта, а за ней в березовом перелеске чернели треноги буровых станков. Пока подходили ближе, пихта все увеличивалась, вырастала. Вдруг Светлана бросилась вперед, добежала до пихты, прижалась к стволу.
— Что-то говорит, а что — не пойму! — крикнула она.
Виктор приложил ухо к шершавой коре и ничего не услышал, кроме ровного, тяжеловатого шума ветвей. От хвои веяло смолистым, терпким холодком.
— Она шепчет мне: «Простила, любит».
— У тебя плохой слух, — ответила Светлана и убежала далеко вперед.
Она что-то напевала, что-то кричала, что-то говорила и смеялась. Виктор тоже смеялся, хотя не мог разобрать ни единого слова. Светлана задрала голову и тщетно искала в небе летящий треугольник.
Журавли напомнили ей не раз слышанную от отца приисковую легенду о неизменности путей перелетных птиц. Легенда говорила, что птицы летят всегда одной и той же дорогой, на большой высоте, минуя города, появляющиеся на их путях, но никогда не отклоняясь от курса. Легенда утверждала, что птичьи дороги в древности обязательно проходили вдоль рек и за многие тысячелетия реки не раз меняли русло, но перелетные птицы оставались верны своим начальным путям-дорогам. Вот почему, говорил отец, золото нужно искать на их перелетных трассах: давным-давно там бежали реки. Глядя на свои буровые вышки, Светлана улыбнулась. Она тоже верила этой легенде.
Пошли вдоль берега и вдруг на сером льду, на середине реки, увидели темную, бьющуюся об лед птицу, которая не могла взлететь. Не задумываясь Светлана побежала туда. Виктор не успел остановить ее и растерянно смотрел ей вслед.
Лед впереди гулко треснул. Сухой треск угрожающе стрельнул по реке. Испуганная птица взлетела. Светлана остановилась, широко расставила ноги и раскинула руки, словно хваталась за воздух. Виктор зажмурился, и когда решился вновь взглянуть, то увидел, что она так и стоит с раскинутыми руками. Потом обернулась, и он увидел ее побледневшее лицо. Осторожно, словно шла по раскаленному, шагнула — раз, еще раз, потом так и замерла с занесенной ногой, потому что угрожающе веселое потрескивание снова пронеслось надо льдом. Светлана немного постояла и вдруг решилась — побежала!
Навстречу к ней кинулся Виктор.
После они долго смеялись.
— Ну, думаю, что будет, то будет! Только не ждать… В жизни ведь тоже так…
Виктор взял ее руки и, нежно поцеловав в ладонь, смущенно оказал:
— Понимаешь, Светка, я по-прежнему тебя люблю!
— Любовь не лампа, ее не зажжешь и не потушишь по желанию. Знаешь, что сказал один великий человек о любви? Если ты любишь, не вызывая взаимности, если твоя любовь не порождает ответной любви, если ты, любящий, не делаешь себя любимым, то твоя любовь бессильна, она — несчастье. Понял?
— Кто это сказал?
— Маркс… Любовь, милый Витя, — это счастье. Люди стремятся друг к другу многие годы, и она прокладывает им дорогу. Через преграды, через испытания. И ничем их не остановить, не помешать. Когда встретятся — никакая сила их не может разлучить. В ссылку — вместе, на костер — вместе, на подвиг — плечо к плечу…